– Не могут же два бывалых офицера страдать без женского внимания. Как вы считаете?

Капитан, имевший двоих дочерей, с усилием улыбался в ответ. Лейтенант-эсэсовец не принадлежал к числу бывалых офицеров, но внушал страх. Однажды он хладнокровно, не тратя лишних слов, застрелил солдата, отпустившего пойманных беженцев. Когда капитан приказал похоронить его, лейтенант отмахнулся:

– Не тратьте время, оставьте. Личный номер для отчета заберите. Этого достаточно.

В другой раз лейтенант (ему не было и двадцати) швырнул гранату в погреб, где прятались местные жители. Оттуда раздавались стоны, кто-то пытался выбраться. Эсэсовец с досадой выговорил капитану:

– Не бойтесь испачкать руки. Бросьте туда еще одну гранату. Сделайте это сами, для примера подчиненным.

И капитан бросил гранату, не слишком мучаясь переживаниями, что добивает не вражеских солдат, а всего лишь местных жителей.

Глядя на офицеров, насиловали женщин и даже девочек-подростков солдаты когда-то дисциплинированной и трезвой охранной роты. И расстрелы шли веселее, умело, без лишней болтовни. Если фельдмаршал приказал, то большевикам останется только выжженная земля.

Спасая своих людей, жилье и предприятия, русские части усилили натиск. Третий взвод, уничтожавший молочную ферму, а заодно и поселок, угодил под удар танковой разведки. Большевики действовали, как звери, именно так их описывали в газетах.

Они давили германских солдат гусеницами и расстреливали из пулеметов, не обращая внимания на мольбу о пощаде. Одного из солдат сожгли из его собственного огнемета, а грузовик, в котором пыталась спастись часть взвода, расстреляли из пушки. Женщины из горящего поселка закололи вилами двух ветеранов прошлой войны. В одном опознали насильника, охотившегося за девочками-подростками, и безжалостно разбили ему промежность палкой.

Об этих ужасах рассказал чудом спасшийся фельдфебель, успевший вскочить на легкий связной мотоцикл. На заднее сиденье прыгнул еще один солдат, но, пока набирали скорость, он успел получить две пули в спину и позже скончался.

Гибель взвода взволновала роту. Когда оставшиеся три взвода переправили на правый берег, люди облегченно вздохнули. Теперь между ними и садистами-большевиками находится широкая река и неприступный Восточный вал.

Четвертый взвод так и не удалось укомплектовать, пополнение шло на передний край. По сигналу тревоги выехали два отделения третьего взвода, перекрывшие участок леса, где прозвучал взрыв.

Ими командовал другой фельдфебель. Он еще не сталкивался с русскими танками или десантниками. Знал, что крупный десант, сброшенный этой ночью, крепко потрепали и преследуют. Здесь можно было отличиться, и двадцатитрехлетний фельдфебель очень старался. Кроме того, он желал отомстить за четвертый взвод и зверства красных.

Жаль, что русских оказалось всего четверо. Одно отделение он отправил в погоню за убежавшими в лес, а сам с первым отделением и пулеметом МГ-34 обложил двоих оставшихся десантников. Судя по всему, один из них был тяжело ранен. Фельдфебель считал, что война должна вестись гуманными средствами (расстрелянные и изнасилованные как-то забылись), и для начала предложил обоим десантникам сдаться.

Пленные могли показать, где располагаются основные соединения парашютистов. Скажут (куда они денутся!), если надавить сапогом на мошонку. Или вышибать зубы по одному ударами штыка. Поэтому фельдфебель не пожалел пяти минут на короткую убедительную речь – он неплохо говорил по-русски.

В эти минуты Олег Бородин, убедившись, что его спутник потерял сознание и умирает, забрал трофейный карабин, запасные обоймы и торопливо рвал на клочки документы и письма из дома.

– Ну, что, сдавайтесь, – звучал голос фельдфебеля. – Покурим, выпьем, обсудим ситуацию.

– Подумаю, – откликнулся сержант, закапывая в землю клочки документов и писем.

– Думайте быстрее… пять минут.

Пять минут – слишком долгий срок. Мучительно вспоминать все хорошее в своей короткой жизни, мать, отца, братьев, один из которых уже погиб. Олега ждет девушка, но и это осталось в другом мире, а порванная фотокарточка зарыта в землю. Дальше тянуть нечего. Сержант ловил на мушку ППШ цель. Теперь, когда имелся в запасе карабин, он мог ударить хорошей очередью.

Фельдфебель приподнялся. Высунулся и его помощник. Они ждали ответа русских и считали, что наступила короткая пауза в переговорах. Сержант Бородин так не считал. Две высунувшиеся головы представляли четкую мишень. Олег нажал на спуск.

Очередь получилась излишне длинной и неточной. Да и расстояние рассеивало пули скорострельного автомата. Помощник успел нырнуть, фельдфебеля хлестнуло по щеке и больно обожгло левое ухо. Схватившись ладонью за щеку, немец понял, что часть уха оторвана, сильно текла кровь.

От злости и боли фельдфебель не сразу догадался пригнуться. Новая очередь, короче первой, срезала несколько кустов и прошла рядом. Без команды открыл огонь пулеметчик, начали стрельбу оба отделения.

Бородин переполз на другое место. Отсюда он хорошо видел расчет МГ-34, но вступать в поединок с пулеметом было бы безрассудно. А что еще оставалось делать, если жизнь отмеряла свои последние минуты?

Он дал очередь по вспышкам. Получил веер трассеров в ответ и, наверное, погиб бы в следующую минуту, но из леса донеслись выстрелы и автоматные очереди. Это на несколько секунд отвлекло внимание пулеметчиков. Второе отделение, видимо, догоняло двух других десантников, и там начался бой. Фельдфебель имел приказ обязательно взять кого-то живым. Зажимая раненую щеку, выкрикнул:

– Русские нужны живыми! Оглушите, прижимайте их к земле.

Пулеметчики подняли прицел и посылали очереди над головой Бородина. Он добил диск, вытащил затвор и бросил его в кусты. Теперь Олег вел огонь из трофейного карабина и после очередного выстрела вдруг понял, что у него появился какой-то ничтожный шанс вырваться из кольца.

В лесу продолжался бой. Два его товарища отбивались от погони. Отделение, окружившее Бородина, стреляло, стараясь не высовываться. Рисковать собой, чтобы взять русского живым, солдаты не хотели. Фельдфебеля перевязывали, а Олег сумел ранить кого-то еще из немцев.

Сержант подполз к товарищу, лежавшему неподвижно. Открытые глаза подернулись мутной пленкой, челюсть отвисла, превратив живое лицо в подобие жуткой мумии.

Все же Олег попытался нащупать пульс, но мешали толчки бешено бьющегося собственного сердца. Пульс то ощущался, то нет, а медлить было нельзя. Подчиняясь командам фельфебеля, отделение перебежками смыкало кольцо. Тогда Бородин сделал то, что будет висеть камнем у него на душе много лет. Олег выстрелил в грудь то ли мертвому, то ли умирающему товарищу, понимая, что другого выхода нет.

Затем, выдернув кольцо, бросил гранату и, не дожидаясь взрыва, побежал. Он никогда так не бегал в своей жизни, даже на спортивных соревнованиях. Рвануло бушлат под мышкой, обожгло ногу выше колена, но сержант продолжал бег.