Конечно, это неразумно, но именно такая мысль пронеслась в голове. Шарлотта вообще вся соткана из переживаний.

Ее переполняли эмоции: сожаление, тоска. Рафе почувствует себя униженным. И ему наверняка больно.

Он выругался по-итальянски. Грязные и мерзкие сентенции сыпались из его рта. Шарлотта похолодела от страха.

Рафе кое-как поднялся и отряхнулся. От столика, стоявшего рядом, остались одни осколки. Его брюки были разорваны, кровоточили царапины и порезы. Упав, он ударился головой, на лбу краснело пятно.

У Шарлотты дрожал голос.

– Прости, пожалуйста.

– Это ты передвинула мебель? – Такой холодный, совсем чужой голос.

Шарлотта кивнула, потом вспомнила, что он не видит, и почувствовала, что вот-вот разрыдается.

– Я не подумала, передвинула диван и стол к окну. Потом ушла на кухню, чтобы налить себе чашку чаю. Я же не знала, что ты станешь искать меня. Мы не виделись неделю. Я никак не ожидала, что придешь сюда.

Это было неправда. Она даже не подумала о том, какой опасности подвергала слепого человека, без спроса передвигая мебель в его доме.

Конечно, Рафе знает замок. В противном случае не смог бы ориентироваться так хорошо. Шарлотта частенько наблюдала за тем, как свободно он перемещается по залам, даже не прибегая к трости. Собственно, поэтому она справедливо полагала, что он хорошо знает расположение комнат, дверей и мебели. Однако это вовсе не означает, что можно передвигать предметы, не предупредив его об этом заранее.

И она призналась.

– Прости. Это неправда. Я даже не подумала о тебе. Прости меня еще раз.

Он подошел к ней, ориентируясь на звук голоса. Она застыла на месте как загипнотизированная. В ярости Рафе выглядел устрашающе, пусть и сам об этом не подозревал. Темные глаза с дикостью глядели в пустоту, губы искривила злая насмешка.

– Рафе.

Он протянул руку, обхватил ее за талию и привлек к себе. Потом схватил за подбородок, удерживая на месте.

Его рука опустилась ниже и легла ей на горло. Он сжал его, пальцами ощущая биение сердца девушки.

– Ты меня боишься?

– Я боюсь за тебя, – объяснила Шарлотта дрожащим голосом.

– Дорогая, не нужно переживать за меня. Ты действительно думаешь, что я похож на твоего отца? Так быстро сердце может биться только от страха.

– Ты вовсе не похож на отца.

– Ты никогда не должна менять местами предметы у меня дома. Он тебе не принадлежит. Он – мой. Мы не делим его как пара, как семья, мы не играем в счастливый брак. Ты не свободна. Ты не можешь ходить туда, куда тебе вздумается. Ты ни к чему не прикасаешься, не принимаешь никаких решений. Все здесь принадлежит мне и только мне.

Шарлотта подняла дрожащую руку, коснулась его щеки, лба, пытаясь остудить, шепча снова и снова:

– Прости меня.

Кровь тяжело стучала у него в висках, но чувство унижения пересилило боль. Рафе презирал свою жизнь. Презирал то, как легко ему попасть в глупое положение. Неуклюжий идиот, который едва ориентируется в собственном доме, зависимый от окружающих. Он сможет существовать, только если они будут делать в точности то, о чем он их просит. Время от времени он чувствовал себя беспомощным ребенком. Это было ужасно и приводило его в бешенство.

Да еще и Шарлотта жалеет его.

Кровь вскипела в жилах. Рафе был в ярости из-за своего падения, все тело ныло. Шарлотта была рядом, кружила ему голову. Этот опьяняющий запах мог принадлежать только ей.

– Если хочешь как следует извиниться, можешь встать на колени передо мной.

Он был чудовищно, непростительно груб и заслуживал пощечины за свои слова.

Только вот Шарлотта не ударила его. Продолжала осматривать его, аккуратно прикасалась, пыталась убедиться, что он не получил серьезных повреждений.

Рафе силен. В конце концов, его столкнули с башни, а он не дал себе погибнуть. Последнее унижение, засвидетельствованное одной-единственной хрупкой женщиной, уж тем более не сломит его.

Он решительно взял ее за запястья и отвел руки в сторону, чтобы она прекратила поглаживать его как слепого, беспомощного щенка.

– Этим меня не успокоить. Ты хочешь компенсировать мне свой проступок или нет?

Теперь задрожала Шарлотта. Интересно, вызвана эта дрожь страхом или чем-то другим. Ничего, он разберется позже. Сейчас его это не слишком-то заботит.

– Ты знаешь, что влечет меня к тебе, но хочешь этого именно так? Требовать от меня близости? В гневе?

– Да. Именно так. Ты всегда можешь уйти, если тебя что-то не устраивает. Или в качестве альтернативы я предлагаю тебе извиниться передо мной твоими пухлыми губками.

Он ждал, что она уйдет или ударит его. Скроется от его гнева.

А она начала опускаться перед ним на колени. Он изогнулся и потянулся к ее волосам, сам вытащил заколку из ее длинных шелковистых волос.

Она воспротивилась.

– Не надо. Я сделаю это сама.

Рафе опустил руку, не веря, что подчинился ей. И почему, черт возьми, он? Это же он ранен.

Это над ним издеваются в собственном доме.

Он не должен чувствовать вину. Это Шарлотта должна чувствовать себя виноватой. Она раскаивается и потому должна ублажить его. Это было меньшее, что он заслуживает за неудобства, которые она ему доставила.

И все же вне зависимости от того, насколько убедительно эти мысли прозвучали в голове, Рафе не верил, что мог пасть так низко.

Шарлотта не прикоснулась к ремню на его брюках. Вместо этого отодвинула в сторону ткань с ноги, где у него саднило колено.

– У тебя кровь.

Она наклонилась, подула на рану – это ощущение было одновременно успокаивающим и возбуждающим.

– Я чувствую.

– Это моя вина. И я понимаю, почему ты хочешь причинить мне ответную боль.

– Я не хочу причинить тебе боль, – возразил он. – Я хочу почувствовать твой рот на себе.

– И я не против. Просто это не наказание.

Шарлотта не двигалась с места, продолжала дуть на его колено, как если бы он был ребенком. Успокаивала его как малыша после истерики. Однако потом расстегнула ему брюки.

Рафе тяжело задышал и попытался представить, как это может выглядеть со стороны. Шарлотта на коленях перед ним. Осколки чашки разбросаны где-то рядом на полу. И он в разорванных брюках и с окровавленным коленом.

Рафе должен был соблазнить ее. Соблазнить ее тело. Соблазнить ее сердце. А что сделал он? Накинулся на нее, заставил доставить ему удовольствие, как только все пошло не так, как он задумал. Всю прошлую неделю избегал ее и вдруг сделал это.