Все плачут – император радуется

Тело Елизаветы еще покоилось в гробу, иностранные послы выражали соболезнования, горевали придворные дамы, плакали приживалки, горничные утирали слезы, печальны были фавориты – и старые, и молодые, а в другом крыле дворца будущий император закатывал обеды и приемы, куда всех обязывал являться «в светлом платье». Екатерина II вспоминала, как отсидев на таком обеде положенное время, она пришла ко гробу императрицы и нашла в соседней комнате убитого горем Разумовского. Они обнялись и завыли в голос.

Екатерине было о чем плакать. Ее будущее рисовалось крайне неопределенным ведь Елизавета Петровна, несмотря на все недостатки, была единственным человеком, который удерживал великого князя от развода.

По случаю смерти императрицы Екатерина облачилась в глубокий траур. Сохранился ее небольшой портрет, сделанный в это время живописцем датчанином Вигилиусом Эриксеном. Траурное одеяние включало черное широкое платье с белыми нашивками, а также головной убор – черный чепчик, полностью закрывающий волосы. Поверх платья на Екатерине были лента и звезда ордена Святого Андрея Первозванного, который она возложила на себя в день дворцового переворота, возведшего ее на престол.

Демонстрируя свою скорбь, Екатерина почти не отходила от гроба почившей государыни, что очень расположило к ней многих влиятельных персон при русском дворе.

Глава седьмая

186 дней

Маттео Баччиарели. Портрет Станислава Понятовского. 1762

Д.Г. Левицкий. Портрет княгини Е.Р. Дашковой. 1784

Вигилиус Эриксен. Портрет Григория Орлова.

Луи Токке. Портрет графа А.П. Бестужева-Рюмина. 1739

Царствование Петра III

После смерти Елизаветы Петр был провозглашен императором и правил 186 дней. Короноваться он не успел, а вот делами занимался активно. За время его царствования было принято 192 документа – манифесты, именные и сенатские указы, резолюции и т. п.

Петр упразднил Тайную канцелярию – орган политического сыска, внушавший ужас придворным; возвратил многих ссыльных; прекратил преследование старообрядцев и провозгласил равенство всех христианских конфессий; издал указ, квалифицировавший убийство помещиками крестьян как «тиранское мучение» и предусматривавший за это пожизненную ссылку. Пытаясь добиться расположения высшего сословия, он издал «Манифест о вольности дворянства», даровавший дворянам многие привилегии.

Но, увы, народной любви Петр не приобрел. Наоборот, сумел восстановить против себя все сословия, заключив с Фридрихом II мир и вернув ему уже полностью завоеванную Восточную Пруссию, которая четыре года как являлась составной частью Российской империи. Долгая, кровопролитная Семилетняя война была почти выиграна, а теперь новый император отказался от всех завоеваний. Мало того, он хвалился тем, что играл роль вражеского шпиона! Этого было достаточно для того, чтобы Петра возненавидели все.

Петр, казалось, не только не боялся этого, а делал все нарочно, чтобы усугубить к себе неприязнь. Это проявлялось даже в таких незначительных мелочах, как придворный поклон. По традиции государю полагалось кланяться в пояс, Петр же заменил это книксеном, причем требовал приседания даже от старух. Дашкова рассказывает, что ее родственница Бутурлина однажды чуть не хлопнулась на пол в церкви, пытаясь присесть перед Императором. Ее выручили, поддержав, добрые люди.

Петр любил ездить на ужин в гости – великая честь для подданных. Но при этом он совсем не интересовался, могут ли его в данный момент подобающим образом принять. Так он явился к тяжелобольному Воронцову и провел у него весь вечер, требуя, чтобы его занимали и развлекали, хотя хозяин дома был так плох, что даже не вставал с постели.

«Являться каждое утро на парады в качестве капрал-майора, хорошо есть, пить бургундское, проводить вечера между шутами и известными женщинами, исполнять всякое приказание прусского короля – вот что было счастьем и славой Петра III, и он процарствовал семь месяцев», – писала о нем Дашкова, и это мнение разделяли многие. «По мере того, как Екатерина возбуждала к себе сочувствие и любовь, император, по закону обратного действия, глубже и глубже падал в народном мнении», – сообщает нам Дашкова. Эта совсем еще молодая женщина считала себя центром заговора, призванного свергнуть с престола Петра Федоровича и возвести на трон Екатерину. «Я не щадила никаких усилий, чтобы одушевить, вдохновить и укрепить мнения, благоприятные осуществлению задуманной реформы». Ее же слова: «Как скоро определилась и окрепла моя идея о средствах хорошо организованного заговора, я начала думать о результате, присоединяя к моему плану некоторых из тех лиц, которые своим влиянием и авторитетом могли дать вес нашему делу». Такими людьми были Кирилл Разумовский, граф Панин, Репнин и некоторые офицеры Измайловского полка. Дашкова рассказала, как беседовала с ними, постепенно склоняя их присоединиться к заговору. Рассказ ее кажется убедительным, если не принимать во внимание, что ей в ту пору едва исполнилось восемнадцать лет. Вряд ли слова столь юного создания могли убедить людей солидных и влиятельных, если бы они уже сами не склонились на сторону Екатерины.

Впоследствии Дашкова писала: «Когда я размышляю о событиях этого дня, о славной реформе, совершенной без плана, без достаточных средств, людьми различных и даже противоположных убеждений, подобно их характерам, а многие из них едва знали друг друга, не имели между собой ничего общего, за исключением одного желания, увенчанного случайным, но более полным успехом, чем можно было ожидать от самого строгого и глубоко обдуманного плана. Когда я размышляю о всем этом, нельзя не признать воли Провидения, руководившего нашими шаткими и слабыми стремлениями». Эти фразы говорят о том, что на самом деле ее, слишком молодую и пылкую, в суть дела не посвящали. Она и понятия не имела, какие суммы Екатерина потратила, чтобы привлечь на свою сторону нужных людей.

Сколь огромная была наивность юной княгини Дашковой становится ясно, если сравнить ее излияния с жестокими строчками из письма Екатерины Понятовскому: «Княгиня Дашкова, младшая сестра Елисаветы Воронцовой, хотя и приписывает себе всю честь (удачи заговора) на том основании, что водила знакомство кое с кем из главных (действующих лиц), на самом деле все время держалась в подозрении отчасти из-за своего родства (с фавориткою и отцом-канцлером), отчасти же и из-за 19-летнего своего возраста, который никому доверия внушить не мог. Хотя Дашкова и уверяет будто все переговоры со мною велись через нее, в действительности все (участники заговора) целых шесть месяцев сносились со мною раньше, чем она сведала хотя бы их имена. Княгиня с большою суетностью соединяет сумбурный ум и ненавистна всем главным заговорщикам; иные, разве только по легкомыслию, знакомили ее