— Ты уже догадался, — кивнул дракон.

— Миль-Авентис?

— Вы очень похожи и не похожи на своих предков, — с печалью ответил наставник магов. — В тебе меньше высокомерия, в ней — гонора. И ответ на твой вопрос — не нужно тратить свое желание, чтобы вернуть семье возможность иметь больше детей. Ты и сам в состоянии снять проклятье.

Стена закрылась, поглотив недоуменное «Но как?» от Натаниэля, и эльф остался в темноте пещеры.

Сгрузив Горни на ложе из веток — та свернулась калачиком, — он вновь разжег костер, закрепил его магически и, поколебавшись, лег рядом с Эби. В конце концов, он должен приглядеть за ней, разве нет?

В эту ночь им снилось исполнение самых разных желаний. Перед их глазами проносились мантии магистра и перстни королевского мага, звучали свадебные песни на обрядах с достойным гномом (у Горни) и прекраснейшей эльфийкой (у Ната), сверкали ордена, путались под ногами оравы детей, поднимались ввысь лечебница для животных и мастерская амулетов, и родители обнимали и смотрели с одобрением, но, главное, в душе было убеждение, что все правильно и как должно быть.

И тихий голос шептал: «Я дарую вам смелость сделать верный выбор в самый нужный момент».

* * *

Утром эльф встал раньше Эби, и оба сделали вид, что ничего не произошло, а воспоминания — всего лишь сон, хоть и очень реалистичный.

Ранним утром каждый слышал, как возится, собираясь в дорогу, другой. Обоим казалось неудобным есть одному, но никто не решился позвать другого позавтракать, а потому Горни прошла с независимым видом мимо Вудхауса ко входу и пошагала наверх, а Натаниэль столь же гордо двинулся следом.

Впрочем, это был не первый раз, когда после совместного приключения, где один выручал другого, они возвращались к прежнему противостоянию. Так сложилось — ведь они прекрасно знали, что их товарищество не приняла бы семья. Что уж говорить о симпатии.

На перевал они поднялись одновременно и замерли.

Долина, обрамленная горами со множеством водопадов, высоко расположенных пещер, в которых жили пегасы, зеленых ущелий, лежала перед ними, как туманная чаша, полная озер и лугов. На другой Стороне долины собиралось вставать солнце. Только-только показался краешек, и облака, перьями расчерчивающие небо, сияли алым и золотым. На фоне румяного неба резвились большие птицы, выводя гортанные трели.

— Какие птички красивые. И поют красиво, — как заворожённая, проговорила Эби.

Вудхаус посмотрел на неё снисходительно.

— Это и есть пегасы, Шайбочка!

Во сне королева перестаёт быть королевой, служанка — служанкой. Во сне они все женщины. А наяву для её величества быть просто женщиной — непозволительная роскошь.

Королева Миррей проснулась и некоторое время просто лежала, потягиваясь и ощущая томление в теле. Её супружеская жизнь не была особенно острой и разнообразной, но они с покойным мужем жили дружно и ночевали почти всегда в одной спальне. И теперь она чувствовала пустоту и женскую обделенность, которую некому было заполнить.

«Хорошо быть какой-нибудь вдовой-мельничихой. Никому и в голову не придёт заглядывать к ней в спальню. Да даже фрейлиной. Любой кавалер сочтёт достойным утешить вдовушку, и никто не упрекнёт её за женскую слабость. А я живу на всеобщем обозрении. Загляни только кто за мой полог, завтра весь дворец от казначея до последней поломойки будет знать, что её величество выделила нового фаворита. А скрываться, таиться… не по мне это. Да и некого особо приглашать в опочивальню. Или лицемерные льстецы, или записные ловеласы, или восторженные молодцы-офицеры, которых возбуждаю не столько я, сколько сама возможность поиметь королеву. А есть еще те, кто боится меня, что ещё хуже. За все годы не поймала на себе искреннего мужского взгляда».

Тут Миррей призадумалась, вспомнив человека, который неоднократно доказывал свою верность и стране, и лично королеве в разных деликатных поручениях, имел множество регалий и заслуг, а также не боялся говорить правду и не льстить, чтобы смягчить ее. Она не замечала за ним фальши или лжи. Он всегда вел себя в рамках приличий, тонко и по-дружески шутил про прелести повелительницы — наедине, разумеется — и понимал ее юмор. Понимал с полуслова. Она привыкла к тому, что он всегда рядом. Он развлекал её и подбадривал, умел смягчить гнев и ненавязчиво подсказать варианты решений, но никогда не пытался влиять на нее или урвать себе власть. Хотя мог бы, мог. И, если мыслить объективно, он был привлекательным мужчиной в самом расцвете сил, но никогда не был замечен в интрижках или любовных связях.

И какая-то слепая девчонка смогла заставить его сердце биться чаще, но при этом не ответила на чувства! И из-за этой глупости он бросает свою королеву!

Тут королева окончательно вспомнила, что магистр уходит в отставку, и села в постели. Все томление как рукой сняло. Да, удалось отсрочить его уход, но если два балбеса-помощника справятся, ей больше нечем будет удерживать Корнелиуса рядом.

«Разве что, — снова подала голос кровь оркских бабушек-воительниц, — посадить его в башню и приковать антимагической цепью?»

Миррей некоторое время рассматривала эту идею, но тут же отбросила ее как несостоятельную. Зачем цепь, если она просто может приказать остаться — и магистр останется? Но она была достаточно умна, чтобы ценить верность искреннюю, а не приказную.

«Или устроить так, чтобы Горни с Вудхаусом не справились? — теперь заговорила кровь интриганов-эльфов, которой было мало, но просыпалась она в нужный момент. — Тогда он останется из чувства долга, пока не воспитает себе очередную смену…»

Эта идея была более рабочей, но Корнелиус не отличался глупостью (глупцов Миррей рядом не терпела) и вполне мог бы разгадать ее ход. Хотя и откидывать ее не стоило.

Позже, когда верная горничная зачесывала пышные волосы ее величества наверх, в голове королевы будто что-то щелкнуло и открылось еще одно решение, которое она некоторое время рассматривала со всех сторон. И с удивлением поняла, что совсем не против. А очень даже за, и где были ее глаза раньше?

— Агнешка, скажи, я красива? — спросила она, конечно, зная, каков будет ответ.

— О да, ваше величество, — льстиво ответила камеристка с чуть коричневатой, как у всех дриад, кожей, и поцеловала кончики пальцев. — Разве вы не видите себя в зеркале? Ваша грудь все еще высока, тело крепко, а лицо прекрасно.