Шрифт:
Интервал:
Закладка:
111 Гераклит, будучи действительно великим мудрецом, открыл самый чудесный из всех психологических законов: регулятивную функцию противоположностей. Он назвал ее энантиодромией (бег навстречу), имея в виду, что рано или поздно все сталкивается с собственной противоположностью. (Здесь я бы хотел напомнить о рассмотренном выше случае американского коммерсанта, прекрасном примере энантиодромии.) Так, рациональная установка культуры неизбежно сталкивается со своей противоположностью, а именно с иррациональным опустошением культуры[63]. Мы никогда не должны идентифицировать себя с рассудком, ибо человек никогда не был и не будет порождением одного только рассудка – факт, на который следует обратить внимание всем педантичным торговцам культурой. Иррациональное не может и не должно быть искоренено. Боги не могут и не должны умирать. Я только что сказал, что в человеческой психике, по-видимому, есть нечто, некая высшая сила, и что если это не идея Бога, то «чрево». Тем самым я хотел подчеркнуть, что тот или другой базовый инстинкт или комплекс идей будет неизменно концентрировать на себе максимум психической энергии, тем самым вынуждая эго подчиняться ему. Как правило, эго настолько сильно тяготеет к этому энергетическому средоточию, что идентифицирует себя с ним, и ему кажется, будто оно ничего другого не желает и ни в чем другом не нуждается. Так возникает помешательство, мономания, или одержимость, сильнейшая односторонность, ставящая под серьезную угрозу психическое равновесие. Без сомнения, именно в способности к такой односторонности и кроется тайна определенного успеха, в силу чего наша цивилизация усердно ее культивирует. Страсть, накопление энергии в таких мономаниях есть то, что древние называли «богом», и в обыденной речи мы поступаем так же. Разве мы не говорим: «Он делает бога из того-то и того-то»? Человек думает, что он желает и выбирает, и не замечает, что он уже одержим, что его интерес стал его господином, присвоившим себе всю власть. Такие интересы действительно своего рода боги, которые, если они признаны многими, постепенно образуют «церковь» и собирают вокруг себя стадо верующих. Это мы уже называем «организацией». За организацией следует дезорганизующая реакция, стремящаяся выбить клин клином. Энантиодромия, угрожающая всегда, когда движение обретает неоспоримую власть, не дает решения проблемы, ибо она столь же слепа в своей дезорганизации, как и в своей организации.
112 Единственный, кто способен обойти беспощадный закон энантиодромии, – это человек, который умеет отделять себя от бессознательного, не вытесняя его (ибо тогда бессознательное просто нападет сзади), но ставя его перед собой и исследуя его как нечто, чем сам он не является.
113 Это приближает нас к решению проблемы Сциллы и Харибды, описанной выше. Пациент должен научиться различать, что есть эго, а что есть не-эго, т. е. коллективная психика. Тем самым он обнаружит материал, к которому ему отныне придется приспосабливаться. Его энергия, прежде заключенная в непригодные, патологические формы, перешла в надлежащую ей сферу. При дифференциации эго и не-эго крайне важно, чтобы человек был крепко привязан к своей эго-функции; иными словами, он обязан исполнить свой долг по отношению к жизни, дабы во всех аспектах быть эффективным членом общества. Все то, чем он в этом отношении пренебрегает, оседает в бессознательном, в результате чего оно не только упрочивает свою позицию, но и грозит поглотить человека целиком. Цена за это слишком велика. Как давным-давно заметил Синезий, именно «вдохновленная душа» (πνευµατική ψυχή) становится богом и демоном и в качестве таковой претерпевает божественное наказание, будучи разрываемой на куски, подобно Загрею. Именно это испытал Ницше в начале своей болезни. Энантиодромия означает разрыв на пары противоположностей, которые есть атрибуты «бога» и, следовательно, богоподобного человека, обязанного своим богоподобием победе над богами. Как только мы заговариваем о коллективном бессознательном, мы оказываемся в такой сфере и перед такой проблемой, которые исключены при практическом анализе молодых людей или тех, кто слишком долго оставался на инфантильной стадии. Там, где имаго отца и матери еще предстоит преодолеть, где еще предстоит подчинить себе часть жизни, к чему естественным образом стремится всякий обычный человек, лучше не упоминать о коллективном бессознательном и проблеме противоположностей. Когда же человек овладел (или, по крайней мере, созрел для овладения) родительскими переносами и юношескими иллюзиями, мы можем и должны говорить о таких вещах. Здесь мы выходим за пределы редукций Фрейда и Адлера. Нас уже не занимает вопрос, как устранить препятствия к профессиональной деятельности или вступлению в брак – одним словом, ко всему, что подразумевает расширение жизненных рамок; перед нами стоит задача найти тот смысл, который позволит человеку продолжать жить вообще – смысл, благодаря которому его дальнейшее существование не будет сведено к отрешенному смирению и печальным взглядам в прошлое.
114 Наша жизнь подобна движению солнца. Утром оно непрерывно набирает силу и в полдень достигает зенита. Тогда наступает энантиодромия: неуклонное движение вперед уже означает не увеличение силы, а ее уменьшение. Таким образом, задачи, которые стоят перед нами в работе с молодыми и пожилыми людьми, отличаются друг от друга. В первом случае достаточно устранить все препятствия, мешающие экспансии и восхождению; во втором мы должны питать все то, что содействует нисхождению. Неопытный юноша, возможно, думает, что пожилых можно оставить в покое, ибо с ними уже ничего не может случиться: жизнь у них позади и они ничуть не лучше окаменелых столпов прошлого. Однако было бы ошибкой полагать, что смысл жизни исчерпывается периодом юности и экспансии; что жизнь женщины, например, заканчивается с наступлением менопаузы. Вторая, послеполуденная половина жизни столь же полна смысла, как и первая; только ее смысл и замысел совсем иные[64]. Человек преследует две цели; первая – естественная, рождение и забота о потомстве; к этому же относятся материальное и социальное положение. Когда эта цель достигнута, начинается новая фаза – культурная. В достижении первой цели нам помогает природа и, кроме того, образование; в достижении второй цели у нас нет помощников. Нередко сохраняется ложное устремление: старый вновь мечтает стать юным или, по крайней мере, чувствует, что должен вести себя как молодой, хотя в глубине души и сам в это не верит. Именно поэтому для многих людей переход от природной к культурной фазе оказывается таким трудным и горьким; они цепляются за иллюзии юности или за своих детей, надеясь таким образом спасти последнюю каплю молодости. Особенно часто мы наблюдаем это у матерей, которые видят смысл своей жизни исключительно в детях и воображают, будто погрузятся в бездонную пустоту, когда им придется расстаться с ними. Неудивительно, что многие тяжелые неврозы возникают в начале второй половины жизни. Это своего рода второй пубертатный период, «опасный возраст». Однако проблемы, возникающие в этом возрасте, уже нельзя решить с помощью старых рецептов: стрелку этих часов невозможно перевести назад. То, что молодой находил и должен находить снаружи, человек во второй половине жизни должен найти внутри. Здесь перед нами встают новые проблемы, которые нередко доставляют доктору немалую головную боль.