115 Переход от первой ко второй половине жизни означает переоценку ценностей. У нас возникает настоятельная необходимость определить ценность антиподов наших прежних идеалов, найти ошибку в наших прежних убеждениях, увидеть неистинность нашей прежней истины, почувствовать, сколько антагонизма и даже ненависти заключено в том, что прежде считалось любовью. Многие из тех, кто оказывается втянут в конфликт противоположностей, отбрасывают все то, что они раньше считали благим и достойным стремления, и отныне пытаются жить в полной противоположности своему прежнему эго. Смена профессии, разводы, религиозные конвульсии, всевозможные виды отступничества – таковы симптомы этого резкого перехода к противоположному. Главная проблема столь радикальных перемен состоит в том, что прежняя жизнь вытесняется и тем самым порождает такой же дисбаланс, как и раньше, когда противоположности сознательных добродетелей и ценностей пребывали еще в подавленном и бессознательном состоянии. Если раньше невротические расстройства возникали потому, что противостоящие друг другу фантазии были бессознательны, то теперь возникают другие нарушения, чей источник кроется в вытеснении прежних идолов. Разумеется, было бы грубейшей ошибкой полагать, что стоит нам распознать неценность в ценности или неистину в истине, как ценность или истина перестают существовать. Они просто становятся относительными. Все человеческое относительно, ибо все зиждется на внутренней полярности; все есть феномен энергии. Энергия, в свою очередь, зависит от предсуществующей полярности, без которой никакая энергия невозможна. Уравновешивающий процесс, который и есть энергия, не может протекать в отсутствие высокого и низкого, горячего и холодного и т. д. Посему тенденция отказываться от всех прежних ценностей в пользу их противоположностей – такое же преувеличение, как и прежняя односторонность. А поскольку речь идет об отказе от общепринятых и несомненных ценностей, результатом оказывается фатальная потеря. Кто действует подобным образом, тот опустошает самого себя, как отмечал еще Ницше.

116 Смысл заключается не в переходе в противоположность, но в сохранении прежних ценностей наряду с признанием их противоположностей. Естественно, это означает конфликт и автотомию. Понятно, что люди избегают этого как в философской, так и в моральной плоскости; посему чаще всего они выбирают альтернативный путь – судорожное упрочнение прежней установки. Следует признать, что в случае пожилых людей в этом весьма неприятном явлении заключена немалая польза; по крайней мере, они не становятся ренегатами, продолжают стоять прямо и не впадают в растерянность; они суть мертвое дерево или, говоря более деликатно, столпы прошлого. Однако сопутствующие симптомы, косность, ограниченность, чопорность этих laudatores temporis acti[65] неприятны, если не сказать вредны; ибо тот способ, каким они отстаивают некоторую истину или любую другую ценность, настолько негибок и насильственен, что отталкивает сильнее, чем притягивает истина. Результат – полная противоположность изначально добрым намерениям. Фундаментальная причина такой косности – страх перед проблемой противоположностей: они втайне боятся «зловещего брата Медарда». Таким образом, должна быть только одна истина и только один руководящий принцип, который должен быть абсолютным; в противном случае он не защищает от неминуемой катастрофы, которую люди предчувствуют всюду, кроме самих себя. В действительности самый опасный революционер живет в нас самих; это обязан понимать всякий, кто желает безопасно вступить во вторую половину жизни. Разумеется, это подразумевает обмен кажущейся уверенности, которой мы наслаждались до сих пор, на неуверенность, внутренний разлад, противоречивые убеждения. Хуже всего то, что из этого состояния, по-видимому, нет выхода. Tertium non datur, говорит логика, – третьего не дано.

117 Практические потребности лечения заставляют нас искать пути и средства, которые помогли бы пациенту выйти из этого невыносимого состояния. Когда человек сталкивается с кажущимся непреодолимым препятствием, он отступает назад: он прибегает к тому, что технически называется регрессией. Он возвращается к тем временам, когда оказывался в подобных ситуациях, и пытается вновь применить те средства, которые помогли ему тогда. Но то, что помогало в юности, в зрелом возрасте бесполезно. Какую пользу принесло американскому предпринимателю возвращение на прежнюю должность? Это не сработало. Как следствие, регрессия продолжается вплоть до детства (отсюда инфантильность многих пожилых невротиков) и, наконец, до периода, предшествующего детству. Последнее может показаться странным, но в действительности это не только логично, но и абсолютно возможно.

118 Ранее мы уже упоминали о том, что бессознательное содержит два слоя – личный и коллективный. Личный слой заканчивается самыми ранними детскими воспоминаниями; коллективный, напротив, охватывает доинфантильный период, т. е. остатки анцестральной жизни. В то время как образы памяти личного бессознательного имеют, так сказать, определенное наполнение, ибо они суть образы, лично пережитые индивидом, архетипы коллективного бессознательного не наполнены, ибо они суть формы, индивидуально не пережитые. С другой стороны, когда психическая энергия регрессирует, выходя за пределы периода раннего детства, и вторгается в наследие анцестральной жизни, пробуждаются мифологические образы; именно они и есть архетипы[66]. Перед нами открывается внутренний духовный мир, о котором мы прежде даже не подозревали, и демонстрирует содержания, которые кажутся резко контрастирующими со всеми нашими прежними представлениями. Эти образы настолько интенсивны, что неудивительно, почему миллионы образованных людей привлекает теософия и антропософия. Так происходит потому, что эти современные гностические системы удовлетворяют потребность в выражении и формулировании внутренних, безмолвных событий лучше, нежели любая другая из существующих форм христианской религии, включая католицизм. Последний, безусловно, способен придавать этим фактам гораздо более исчерпывающее выражение, чем протестантизм, посредством своих догм и ритуальной символики. Однако ни в прошлом, ни в настоящем даже католицизм не обладал многообразием древней языческой символики, вследствие чего она сохранялась и во времена христианства, а затем постепенно трансформировалась в глубинные течения, которые, начиная с раннего Средневековья и заканчивая сегодняшним днем, так и не утратили своей жизнеспособности. В значительной мере они исчезли с поверхности; однако, меняя свою форму, они возвращаются снова, дабы компенсировать односторонность нашего сознательного разума с его современной ориентацией[67]. Наше сознание настолько пропитано христианством, что бессознательная контрпозиция не может найти в нем опору – хотя бы потому, что слишком противоречит господствующим представлениям. Чем более односторонне, твердо и безусловно удерживается одна позиция, тем более агрессивной, враждебной и несовместимой становится другая, так что на первый взгляд их примирение едва ли возможно. Однако как только сознательный разум признает по крайней мере относительную валидность всякого человеческого мнения, оппозиция утрачивает часть своего непримиримого характера. Тем временем конфликт ищет подходящее выражение, например в восточных религиях: буддизме, индуизме, даосизме. Синкретизм теософии в значительной мере способствует удовлетворению этой потребности, что и объясняет ее многочисленные достижения.