определившую свое общественное назначение именно в качестве культурной силы (а потом и политической)» и образовавшуюся около 1750‐х годов, в конце царствования Елизаветы Петровны. Многие исследователи признали наличие численно «тончайшего слоя образованных дворян», «дворян-философов», «группы богатой молодежи с чистой совестью и патриотическими устремлениями». Это «образованное меньшинство», используя терминологию Милюкова, по оценке некоторых историков, тем не менее оказало огромное моральное влияние не только на остальных своих сверстников, но и на общество в целом, как носителей того, что Елена Марасинова называла, «культурной гегемонией»[220]. Однако другие комментаторы менее оптимистично утверждали, что образованное общество, составлявшее лишь крошечное меньшинство, оказалось неспособным продвигать культурную жизнь большинства или с оптимизмом смотреть в будущее России[221]. Роль дворянской интеллигенции в истории русской культуры и общественной мысли, а также в развитии понимания таких понятий, как мораль и честь, до сих пор требует детального изучения, так как С. О. Шмидт отмечал: «[Б]ез внимания к этим сюжетам неполной и односторонней останутся и история русского дворянства, и представление о месте дворянства в истории нашей страны»[222]. Именно к истории о том, как это наследие XVIII века и его последующая «культурная гегемония» были перенесены образованной знатью во времена правления Александра I, мы обратимся в следующей главе.

Глава 4

Образование и институциональная реальность

В этой главе мы рассматриваем инициативы и ключевые реформы, направленные как на повышение образовательных стандартов знати, так и на расширение их культурных горизонтов. Особое внимание уделяется ключевой роли государства в этом процессе, которую сыграл государственный секретарь М. М. Сперанский; попыткам ведущих институтов обеих столиц улучшить свою работу; и проблемам, с которыми сталкивались учебные заведения и правительство, пытаясь убедить дворян в достоинствах образования для своих детей. Центральное место в этой главе уделяется ощущению разнообразия опыта их alma mater, полученного поколением александровской знати и отразившегося, в частности, в их воспоминаниях. Она завершается описанием консервативной реакции, особенно в конце правления Александра, против самой идеи той образовательной политики, которая была нацелена в первую очередь на дворянство и которую правительство столь оптимистично проводило изначально.

Пушкин, много думавший о воспитании дворянской молодежи, отмечал, что отсутствие полноценного образования идет «во вред Отечеству». Подспудно критикуя своих уже осужденных друзей и знакомых — декабристов, он писал: «Одно просвещение в состоянии удержать новые безумства, новые общественные бедствия»[223]. Ведущий либеральный историк А. Н. Пыпин, писавший в царствование Александра III, ретроспективно оценивал стремление к улучшению стандартов образования как одну из главных искупительных особенностей царствования Александра I: «Эта эпоха, столько раз осуждаемая, имела свои весьма привлекательные стороны, к числу которых принадлежат распространившаяся тогда потребность просвещения и первые признаки самостоятельного общественного чувства»[224]. С этим следует сопоставить современную ему и вполне типичную точку зрения явно не жаловавшего Александра I С. А. Тучкова, который прямо заявил, что «ревность [царя] в покровительстве просвещению обратилась, наконец, в притеснение онаго»[225].

Сперанский и реформа образования 1809 года

Блаженное невежество российского дворянства было наконец потревожено указом «О правилах производства в чины по гражданской службе и об испытаниях в науках, для производства в коллежские асессоры и статские советники» от 6 августа 1809 года[226]. Указ призвал дворянское сословие, в частности, воспользоваться возможностями для получения образования, которые до сих пор, к сожалению, не использовались в сколь-нибудь значительной степени.

Это был не первый случай в истории России, когда дворянство было обязано учиться по приглашению императора: в 1714 году Петр Великий издал указ, согласно которому дети дворянства должны были изучать математику в «цифирных» школах и получить диплом, который позволял им становиться офицерами в новом царском флоте и без которого им не разрешалось жениться[227]. Теперь, почти столетие спустя, в результате действия, вызвавшего абсолютный ужас среди правительственных чиновников и откровенную ненависть к Сперанскому, его фактическому автору, указ заблокировал продвижение чиновников в ранг коллежского асессора и статского советника, а следовательно, и предоставление привилегий потомственного дворянства, если они не имели свидетельства об образовании или не сдали экзамены в университете. Со своей стороны, дворяне долгое время считали производство в эти чины нормальным развитием карьеры и наградой, соответствующей их социальному статусу. Как главный сторонник данной реформы Сперанский таким образом реагировал как на скромный образовательный уровень дворянства, так и на острую потребность государства в адекватно образованных кадрах, необходимых для укомплектования быстро растущего правительственного аппарата Александра I.

Таким образом, у указа было двоякое намерение: поощрить дворянство к получению как среднего, так и высшего образования и дать возможность недворянам с университетским дипломом поступить на государственную службу, продвинуться по Табели о рангах и в итоге стать дворянином. Трудно сказать с абсолютной уверенностью, какое из этих двух стремлений больше возмущало дворянство. В результате экзамены стали обязательными для государственных служащих среднего и высшего звена, и это решение возмутило дворянство и потрясло даже тех, кого обычно можно было считать сторонниками Сперанского.

Это была задача, которую впоследствии нужно было бы взять на себя историку. Н. Ф. Дубровин ретроспективно оправдал непопулярный указ тем, что Россия остро нуждалась в более образованных государственных служащих: на протяжении поколений сыновья аристократов получали воинские или придворные звания, а затем легко и без усилий поднимались вверх по Табели о рангах; вместо того чтобы участвовать в образовательном прогрессе, они вели активную общественную жизнь и не выполняли никакой реальной работы. Точно так же сыновья незнатного дворянства были распределены по различным учреждениям как в столицах, так и в провинциях, но на самом деле ничего не делали. Пушкин не был одинок в своей уничижительной оценке молодых дворян своего времени «без всяких положительных правил»[228]. С 1804 года правительство пыталось исправить положение, открывая новые средние и высшие учебные заведения, включая четыре университета и многочисленные гимназии. Этот процесс и реакция знати на него более подробно обсуждается далее в этой главе. Была надежда, что дворяне поспешат воспользоваться этими новыми учреждениями, а отцы позаботятся о том, чтобы их сыновья получили надлежащее образование. Но поскольку этого не произошло в сколь-нибудь значительном масштабе, и шесть лет спустя правительство прибегло к принудительным мерам, которые специально увязывали продвижение по службе с образовательной квалификацией.

Результатом стало то, что продвижение по службе стало невозможным только на основании выслуги лет. Отныне требовались подтвержденные достижения, подкрепленные свидетельством прохождения курсов и положительной рекомендацией главы соответствующего государственного департамента. В указе оговаривалось, что для производства кандидата в чины коллежского асессора и статского советника