в этом деле какую-то точку. Рассказал обо всём жене, но та только посмеялась над ним:

— Совсем, что ли, рехнулся на старости лет? Сколько времени уже прошло. Выкинь из головы, да и всё…

— Легко тебе говорить! — кипятился Иван, сердито размахивая руками. — Я и сам бы рад позабыть всё это, так оно же только что вспомнилось! И сидит, зараза, как заноза в мозгу, и покоя не дает. Чего ты мне объясняешь?! Не хуже тебя понимаю, что, по-хорошему, так плюнуть надо, да ничего поделать с собой не могу.

— Ну так и чего сейчас? — тоже начинала заводиться жена. — Извиняться побежишь, что ли? Так дядька тебе первый и скажет — дурак ты, Ванька, вот ты кто…

Иван садился на стул, клал руки на колени и вздыхал:

— Сам не знаю… Хоть, правда, езжай да извиняйся.

Дядька жил в той же самой деревне, что и тогда, сорок лет назад, только в другом доме. А вот Иван из своего города детства переехал в небольшой городишко, даже в другую область, но по соседству, туда, откуда была родом его жена. И получалось так, что до деревни сейчас надо было добираться в два раза дальше, порядка пятиста вёрст.

— Ну щас, ага, — кивала головой жена, — бензин девать некуда? Ничего, само рассосется…

Не рассасывалось… Прошла ещё неделя, но ничего не менялось. По-прежнему Иван ворочался ночами, по-прежнему не шел из головы тот случай, по-прежнему грызла его совесть. Даже, казалось, злее стала, и будто бы что-то ещё мучило вдобавок, но вот что — он не понимал.

Иван хотел сперва позвонить дядьке, но потом подумал — как такой разговор по телефону-то строить? «Дядь Толь, ты не помнишь, сорок лет назад я не помог тебе мотоцикл в гараж затолкать? Так ты извини меня. Да ну, дурость какая-то…» — морщился Иван, лёжа под одеялом и мучаясь от бессонницы. Он садился на кровати и грустно смотрел в окно на луну и на освещенные её желтым светом пока ещё голые ветки деревьев в палисаднике. «Полнолуние ещё как назло», — тихонько ругался Иван и снова укладывался под теплый бок жены в надежде заснуть.

Наконец он не выдержал.

— Всё, плевать мне! — заявил он как-то утром. — Вот майские через три дня начнутся, и махану в деревню.

Жена только открыла рот, чтобы возразить, но он тут же поднял руку и остановил её:

— Всё! Я сказал! Хошь смейся, хошь нет. Считай, что просто поеду родню попроведать, а то и, правда, сто лет уже не виделись. Сидишь тут с вами, совсем родину свою позабыл.

— А огород копать? — всё же заикнулась, было, жена.

— Подождет твой огород, никуда не денется… Да и чего его сейчас копать? Земля ещё как следует не оттаяла. Первого числа пораньше выеду, затемно, часам к одиннадцати на месте буду. Денек погощу, а второго назад, к вечеру вернусь. Ничего за два дня не случится.

Жена махнула рукой и не стала перечить. Может, и правда — пусть съездит да успокоится, а то уже испсиховался весь с этой совестью своей дурацкой.

Когда Иван в начале двенадцатого подрулил к дому, где жил дядя Толя, тот сидел на лавке возле калитки, грелся под скупым теплом первомайского солнца. Увидев племянника, он раскрыл от удивления рот:

— Вот так явление Христа народу!.. Ванька, ты это, что ли? Ты как это нарисовался? Каким ветром-то тебя в наши края занесло? Однако, снег завтра выпадет.

Иван вышел из машины, заулыбался:

— Здоро́во живём, дядь Толь! Да вот, решил, наконец, родню попроведать, а то уж сто лет не виделись, всё по телефону да по телефону.

Дядька поднялся:

— Ну… милости просим. Молодец, раз приехал.

Они обнялись.

— Я уж думал, помру, так и не повидаюсь с тобой.

— Да ты чего, помирать собрался, что ли? Рано тебе ещё.

Дяде Толе летом должно было исполниться семьдесят восемь, но для своих лет он выглядел вполне неплохо: каждый день брился, ходил прямо, без палочки, в одежде был опрятен и чист.

— Так кто его знает, когда рано, когда нет… Ну что, в избу пойдем или здесь ещё посидим? — он кивнул на лавку.

— Давай здесь посидим, погода хорошая сегодня, — Иван сел на лавочку. — А то и так всю зиму в избах просидели, надоело уже.

— Ты как, надолго? — поинтересовался дядя Толя. — Погостишь хоть?

— Да нет, завтра уже обратно надо будет… Где-нибудь в обед поеду, чтоб по́светлу домой успеть.

— Завтра? Всего-то на ночку и приехал?

— Так и то еле вырвался, дядь Толь! Сам же понимаешь: огород сейчас начнется, по гостям-то разъезжать некогда.

— Ну-у, — разочарованно протянул дядька, — я-то думал, хоть недельку погостишь.

— Какая неделька, ёлки-палки… На работу через четыре дня выходить.

— Ну не неделька, так дня три бы уж по́был.

На улицу вышла тетя Лена, жена дяди Толи. Увидев Ивана, всплеснула руками:

— Ой какие гости! А я вижу, машина незнакомая подъехала, думаю, кто там такой… Так, а чего вы тут-то сидите? Старик, ты чего гостя в дом не ведешь? Пошлите в избу.

Дядя Толя махнул рукой и поморщился:

— Да подь ты… Кого там делать-то в избе твоей? Не видишь, сидим воздухом дышим?

— Ну ладно, дышите, только не шибко долго. Ветер-то ещё холодный, простынете.

Тетя Лена взяла во дворе какие-то тряпки, висевшие на веревке, и ушла с ними обратно в дом.

Посидели ещё немного, поболтали о том о сем, как дела, какие новости. В голове у Ивана всё время крутилась мысль как бы поаккуратнее подобраться, собственно, к тому, ради чего он приехал. Наконец, усмехнувшись, он сказал:

— Слушай, дядь Толь, мне тут штука одна вспомнилась на днях, не поверишь… Всю жизнь не помнил, сорок лет назад уже было, а тут на тебе! И стыдно потом стало, прям, не знаю как.

— Стыдно? А чего такое? — глянул на племянника дядька.

— Да вы ещё в старом доме своем жили. Помнишь, Серёге мопед покупали, «Верховину»?

Дядя Толя пожал плечами:

— Помню, вроде. Только не очень уже. А чего там случилось?

И Иван слово за слово рассказал всё, от чего не мог спать последние дни. Старался говорить с юморком, со смешками, как о ерунде какой-то, но потом всё же глянул на дядьку виновато:

— И ты понимаешь, так совестно перед тобой сделалось, что аж сон потерял. Вот же ж, думаю, как я поступил-то по‑свински.

Дядя Толя посмотрел на него:

— Так ты за-ради этого и приехал, что ли? Извиняться?

— Да нет, почему… — смутился племянник. — Это так, к