Эта «глупышка» и эта неподдельная забота тронули ее.

— Извини, я принесла всем столько забот.

— Чепуха. Главное, что ты пришла в себя. Остальное не имеет значения…

Наступило весьма многозначительное молчание, Ален не пытался его нарушить. Флер нервно теребила краешек шелкового покрывала, и их пальцы случайно соприкоснулись. Она попыталась отдернуть руку, Ален задержал ее в своих ладонях. Осторожно, но твердо. Потом нежно погладил ей каждый пальчик. Внутри ее сладко заныло. Он впервые дотронулся до нее с их первой брачной ночи, начавшейся с гнева и презрения, переросших в мрачную страсть. Почему-то Флер почувствовала, как он одинок. Это ощущение одиночества и потерянности потрясло ее. Рука ее непроизвольно дрогнула. Ален растолковал сей порыв на свой лад.

— Не торопись, — спокойно сказал он. — Мы давно не разговаривали, так почему бы нам не воспользоваться этим сейчас?

Она горько поморщилась, вспомнив, как они поговорили в прошлый раз, но, когда Ален, протянув руку, погладил ее по щеке, Флер обомлела.

— Твоя кожа как бархат, — прошептал он, — как бархатистый лепесток розы… на утренней заре.

Он касался ее так трепетно, так чувственно, что Флер затаила дыхание. Ее израненное, измученное сердце впервые за целый месяц не судорожно билось, а плавилось, истекая в неге.

— Ален, когда ты хочешь, ты можешь быть таким… ласковым и чутким, — сдавленным от волнения голосом, прошептала она.

— Не дразни меня, Флер, — предупредил он. — Я мужчина, а не мальчик, которого можно поманить, а потом отослать в детскую.

Его реплика означала одно — он не верит в ее искренность, сомневается в серьезности ее чувств. Еще секунду назад возникшее между ними эмоциональное равновесие, оказалось таким хрупким, что одно неверное слово — и Ален опять замкнется в своей скорлупе.

— Что бы между нами ни случилось, Ален, я никогда не пожалею, что ты пробудил во мне женщину… Женщину, которой без тебя нет жизни…

Он обхватил ладонями ее лицо, притянул к своему и горячо выдохнул прямо ей в губы:

— Флер, радость моя, повтори, что ты сказала. Повтори еще раз.

Она тихонько рассмеялась и подалась к нему. Дыхание их смещалось, губы соединились, сердца застучали в унисон.

Раздался стук в дверь, и послышался голос графини:

— Ну, детка, как вы себя чувствуете?

Ален поднялся с кровати, как только мать вошла в комнату, и теперь стоял поодаль, в нескольких шагах, сохраняя невозмутимое выражение лица. Графиня сразу угадала ситуацию и, желая воспользоваться ею, со значением кивнула Флер и хитро спросила:

— Можно Луи войти? Бедный мальчик весь испереживался из-за твоего недомогания. Он не успокоится, пока не убедится, что с тобой все в порядке!

Увидев, как потемнело лицо Алена при упоминании имени брата, Флер пришла в отчаяние. Благие намерения графини порвали тонкую нить, соединившую ее и Алена. Она готова была взвыть.

— Ну что ж, конечно, скажите ему, что он может войти, — вежливо сказала Флер и закрыла глаза, чтобы не видеть прямую спину Алена, молча выходящего из комнаты.

Часа через два Флер, внешне спокойная, начала готовиться к праздничному вечеру. Огромный шкаф, который когда-то подчеркивал скудость ее гардероба, больше не был пуст — несколько дней назад прибыла коллекция одежды из Парижа, и у Флер теперь был выбор на любой случай. Но, как и драгоценности, эти дорогие платья ничуть не радовали ее. Размер, покрой, цвет — все подходило ей как нельзя лучше — человек, который подбирал заказ, должно быть, получил подробнейшие инструкции, но, если бы не парадный ужин, Флер надела бы что-нибудь свое, более простое и скромное, сшитое еще дома матерью.

Она стояла в нерешительности, пытаясь сообразить, что надеть, и, наконец, остановилась на платье из шелковой тафты, по цвету напоминавшей чуть распускающийся розовый бутон. Она уже приняла ванну и теперь подошла к туалетному столику, чтобы уложить на затылке свои густые волосы — такая прическа придавала ее природной грациозности царственное величие. Один взмах кисточкой с тушью для ресниц, один мазок неяркой помады — и Флер была готова одеваться.

Платье зашелестело, когда Флер сняла его с вешалки, зашелестело, когда надевала его и застегивала. Она шла по комнате, и шорох сопровождал каждое ее движение. Однажды, еще в Англии, Ален как-то сказал, что ему хочется, чтобы она носила платья из тафты, — не имея возможности видеть ее, он мог хотя бы постоянно слышать, где она находится. Вот почему большинство длинных вечерних платьев оказалось сшито именно из этого роскошного материала, а к каждому короткому платью прилагалась нижняя юбка тоже из тафты.

Флер отошла на шаг от зеркала: хотелось, как бы со стороны, оценить общий вид своего одеяния. Лиф платья был как розовая раковина, из которой поднимались ее атласно-гладкие белоснежные плечи; юбка ниспадала до пола, изящно облегая контуры тела и немного не доставая до серебристых ремешков босоножек. Флер прикусила губу. Ее невеселое настроение выдавала печальная складка в уголках рта и темные круги под глазами. Все это могло вызвать ненужные толки среди гостей, ожидающих увидеть счастливую молодую жену… Она решила попудриться, чтобы скрыть столь откровенные следы своего грустного настроения. Тут раздался стук в дверь, и Флер едва успела убрать с дороги пару туфель, которые оставила посреди комнаты, — иначе ничего не подозревающий Ален непременно споткнулся бы. Но тот остановился на пороге. Она поняла: он прислушивается, пытаясь определить, откуда раздался шорох ее платья.

— Флер, — позвал он.

— Я здесь, — отозвалась она.

Чуть помедлив, Ален шагнул ей навстречу.

— Я хочу, чтобы сегодня ты надушилась моими новыми духами… Как раз над этой композицией я работал все последнее время. Надеюсь, они тебе понравятся.

Удивленная, Флер взяла протянутый ей флакончик. Неужели это как раз те, которые предназначались Селестин; почему же Ален предлагает их ей?.. Его следующие слова, произнесенные холодным тоном, стали ответом на ее невысказанный вопрос.

— Большинство приглашенных нынче гостей — не только друзья семьи, но и наши конкуренты. Они все уже наслышаны о новых духах фирмы «Мэзон Тревиль», и я решил, что сегодня подходящий случай, чтобы продемонстрировать свое последнее достижение в парфюмерии.

— Понимаю, — ответила Флер, передернувшись.

Граф де Тревиль имел репутацию, которую поддерживать было делом его чести. Этого достаточно, чтобы принять такое решение, какое принял он; потом же, после «демонстрации своих достижений», духи будут вручены их законной владелице.

Она невольно отшатнулась, когда Ален подошел ближе.

— Я сам надушу тебя, — будничным голосом сказал Ален, будто имел дело с бездушным манекеном. Следовало бы, конечно, отказаться, но он уже взял флакончик из ее дрожащих рук. — Во-первых, — Ален провел кончиком пробки по запястьям Флер, — духи наносятся именно на запястья. Потом на сгиб локтя. — Его пальцы обожгли ей кожу. — А потом в ямку на шее. — Под его равнодушными прикосновениями пульс Флер забился как бешеный, ей пришлось приложить немало усилий, чтобы сдержать дрожь, пронизывавшую все тело. — Еще мазок предназначен для верхней губы. Вот и все.