— Ты не виновата, слышишь! Графиня уже в таком возрасте, когда, и без видимой причины, может случиться непоправимое…

Флер была безутешна. Рыдания буквально душили ее.

— Ты не по-ни-ма-ешь…

— Я не стану тебя расспрашивать, Флер, — печально сказал он, — но я вижу, что у вас с Аленом отношения гораздо хуже, чем нам с maman казалось… Я прошу тебя об одном — останься в замке, Флер! Рядом с maman должна быть женщина, которую она любит всем сердцем. Останься ради нее, умоляю… Она отчаянно в тебе нуждается!.. После твоего сегодняшнего отъезда, Ален из гордости ни за что не станет просить тебя об этом, хотя я в такой ситуации забыл бы о фанаберии.

Флер смертельно побледнела.

— Он должен меня ненавидеть за то, что случилось с его матерью, — прошептала она в отчаянии. — Да и зачем ему я, если у него есть Селестин?

— Она уложила чемоданы и уехала в Париж сегодня утром, — коротко ответил Луи.

— А Ален знает? — спросила Флер, с трудом веря такой новости.

— Конечно, ведь это он сам мне сказал. — Луи пожал плечами. — Еще вчера вечером я слышал от Селестин план насчет Парижа, а сегодня утром, несмотря на несчастье с графиней, наша красотка не стала менять свои намерения — она не очень-то любит возиться с больными… Ну и скатертью дорога! — мстительно прибавил он.

Долгое время они молчали. Наконец, Луи нарушил молчание:

— Я не принуждаю тебя, Флер, но, если ты считаешь, что не можешь остаться, для maman будет менее мучительно, если ты вообще не вернешься в дом. Поверь мне, дорогая, как бы ты ни поступила, я все пойму. Только скажи, и я отвезу тебя обратно в аэропорт.

Луи предоставлял ей выбор, но Флер понимала — выбора у нее нет. Даже если бы она всей душой не любила графиню, ее собственное чувство долга не позволило бы ей оставить беспомощную больную женщину в трудную минуту. Но ведь придется снова встретиться с Аленом… Это было самое трудное для нее решение.

— Поехали, Луи. Конечно, я остаюсь.

— Я всегда знал, что ты самая замечательная девушка на свете, — облегченно вздохнул Луи.

Приехав, Флер сразу же прошла к графине, на цыпочках приблизилась к ней и с испугом обнаружила, какой маленькой и изможденной она выглядит. Лицо на подушках казалось белее фарфора, руки, неподвижно лежавшие на покрывале, выглядели странно безжизненными без многочисленных колец, которые обычно украшали ее изящные пальцы.

Послышался едва различимый шорох, потом стон, и графиня, приоткрыв глаза, увидела, что над ней склонилась Флер. Она с трудом шевельнула губами, но усилие оказалось слишком большим, и больная снова провалилась в забытье — только в уголках рта появилась слабая улыбка.

Сиделка поманила Флер прочь из комнаты и сама вышла за ней.

— Она вас узнала, мадам, и теперь довольна. Она не проснется, пока действует лекарство, поэтому послушайте моего совета — поспите сами час-другой. Похоже, вам это тоже не помешает…

Оказавшись у себя в спальне, Флер поняла, что уснуть не сможет. Лучше уж сразу увидеться с Аленом, чем в уме перебирать слова, заранее подбирая подходящие столь трудному диалогу.

Он в одиночестве сидел в библиотеке — большое кожаное кресло было развернуто к окну, и солнечные лучи падали на его осунувшееся лицо. У нее защемило сердце. Красивый, гордый — тот выглядел сейчас совершенно потерянным.

— Ален!

Она попыталась сказать это громко, но получился лишь испуганный шепот.

Нетвердыми шагами Флер приблизилась к нему. Тот весь напрягся, когда она оказалась рядом.

— Если можешь, прости меня…

Ален выпрямился и встал.

— Ты ее видела?..

— Да. — Спазм сдавил ей горло. — Она узнала меня… она улыбнулась…

Продолжать Флер не могла, губы не слушались, голос дрожал.

Его лицо стало менее мрачным. Он сделал неуверенный, неловкий шаг и, зацепившись за ножку кресла, потерял равновесие. Флер кинулась к нему на помощь, но Ален уже успел схватиться за спинку. Флер испугалась. Впервые за все время, что она его знала, он выказал свою беспомощность, обычно тщательно им скрываемую.

Но вдуматься в произошедшую в нем перемену, Флер не успела. Надменно, словно стараясь загладить неловкость, допущенную им секунду назад, Ален процедил:

— Сядь, пожалуйста, Флер. Думаю, нам пора поговорить о нашем будущем…

«Разве у нас с тобой есть будущее?» — горько подумала она, наблюдая, как жесткая гримаса исказила его черты. Ей очень хотелось, чтобы он знал, как тяжело у нее на душе. Ее мозг полнился словами, которые она готова была произнести, но дрожащие губы могли вымолвить только одно:

— Прости меня, Ален, прости…

Он побледнел:

— Прости и ты меня, Флер, что я уговорил тебя на брак, который не принес тебе ничего, кроме огорчений. Я сделал ужасную ошибку… Ах, если бы можно было повернуть вспять часы, чтобы мой эгоизм не оказался причиной твоей разбитой судьбы…

Какое раскаяние звучало в его словах — неподдельное, искреннее…

— Не беспокойся о моей судьбе, Ален. Сейчас куда важнее другое… Я побуду здесь, пока твоей маме не станет хоть немного лучше, а потом…

— Спасибо, что в таких обстоятельствах ты приняла столь великодушное решение. Я знаю, как много может значить для maman твое присутствие, поэтому от души тебе признателен, но… — Голос Алена сорвался, потом он помолчал и продолжил совершенно спокойно: — Как ты думаешь, может быть, тебе будет легче оставаться в замке, если я скажу, что хочу на время уехать?

— Может быть!

Гордость вынудила Флер ответить ледяным тоном.

Ален поднялся и пошел к дверям.

— Неужели ты даже не спросишь, куда я еду? — с неожиданной горечью сказал он, не оборачиваясь.

Ответ уложился в одно слово:

— Нет!

Опередив его, Флер первой, молча, вышла из библиотеки. Сомнений у нее не было — коли Селестин в Париже, так куда же Алену еще ехать?..

Флер катила кресло графини по садовой дорожке вокруг замка. Уже наступил октябрь. С того дня, как с графиней приключился удар, прошло почти два месяца, и почти столько же — с того времени, как Ален покинул замок. Стоял теплый, солнечный осенний сезон. Пахло уже не розами и мимозой, а геранью и дикой мятой. Флер остановила кресло в тени высокого кипариса и села рядом на складную скамеечку.

— Maman, вам удобно? Может быть, подложить подушку под спину?

— Детка, перестаньте суетиться! Доктор же сказал, что я почти поправилась, а вы все беспокоитесь… Отдохните, посидите.

Мягко сказанные слова, все же были приказанием хозяйки замка. Если не принимать в расчет, что свекровь еще плохо ходила и легко уставала, она удивительно быстро поправлялась. Не одну неделю Флер провела рядом с больной, часто не оставляя ее даже на ночь, пока доктор, обеспокоенный уже самочувствием Флер, не стал настаивать, чтобы молодая графиня почаще отдыхала. Флер не могла следовать его совету, поскольку предупреждала малейшие желания свекрови. Она начала избавляться от сознания собственной вины только тогда, когда ее подопечная явно пошла на поправку. Вот тут-то Флер и почувствовала психологическое облегчение.