– Ой, ну когда я тебе врала? – начала злиться Леночка.

– Постоянно, – усмехнулся Кармашкин.

– А ты проверь, – с вызовом посоветовала Семенова. – Все равно ты ничего не теряешь!

– И что я для этого должен сделать?

– Ну, не знаю, – томно повела плечиком Леночка. – Делай все, что делал раньше…

– Все? – ахнул Кармашкин. Да ни за какие журналы мира он не согласится заново пережить этот ад!

– Встречай меня, провожай, дари цветы… – мечтательно начала перечислять Семенова. – Кстати, держи портфель! – И она с легкостью перекинула Генке свою тяжеленную сумку. – А сегодня я жду тебя в гости. Принеси тортик. – Она быстро глянула на Кармашкина и скороговоркой добавила: – И я тебе все расскажу.

– А без тортика нельзя? У меня сейчас денег нет.

– Какое же свидание без тортика? – искренне возмутилась Семенова. – Займи у кого-нибудь. В конце концов, Кармашкин, ты меня любишь или нет?

Генка чудом сдержал готовое сорваться с его губ слово «Нет», но вовремя остановился. А если она и правда знает, где журнал? Потерпеть-то нужно всего ничего. Один вечер. А там и каникулы скоро, он вообще уедет из города.

– Люблю-люблю, – буркнул Кармашкин, ковыряя ногтем краску на перилах, одновременно с этим скрещивая за спиной пальцы.

С крестиком и обман не обман. А как только все станет на свои места, он сразу с Семеновой объяснится. Скажет, что любит другую. Она поймет.

С видом обреченного на казнь он передал Леночке ее тяжелый портфель.

– Во сколько приходить?

– К четырем. Успеешь? – Леночка сияла.

Генка вздохнул. Он бы с удовольствием не успел, но другого выхода у него не было.

Идти не хотелось. Догадывался он, чем все это может закончиться. Скорее всего Семенова ничего не знает, просто строит из себя роковую женщину. В итоге ему придется тратиться на торт, цветы и кино, а никакого журнала не будет. Где бы ему взять денег? Все, что отец дал в начале месяца, он уже израсходовал – струны нужно было новые купить и вообще…

И тут он вспомнил про гитару. Вот балда, он опять ее забыл! В кабинете русского.

Генка пошел обратно. Выбираясь из подвала на лестницу, он споткнулся о высокий порожек и упал.

Черт возьми! Что ж такое-то!

Падение опять настроило его на грустный лад. Вставать не хотелось. Взять бы сейчас да помереть. Сколько можно носиться? Бегаешь, бегаешь, а все равно оказываешься на полу.

– Гони деньги! – Раздалось у него над головой. Кармашкин сжался, готовый в очередной раз получить по шее, но обращались явно не к нему.

– Ты сначала работу покажи.

Говорившие стояли прямо над ним.

– Лежит в надежном месте. Деньги давай.

– Это надо еще проверить, насколько твое место надежное!

– Надежней не придумаешь. Мимо ходить будешь, не заметишь.

– Кто не заметит? У меня глаз-алмаз.

– Ха, алмаз у него! Там тайник, никто о нем не знает. Палочку отодвинуть, и все.

– Без вас как-нибудь разберемся. Мелюзга, а туда же, учит. Что-то много умных собралось. Семенова ваша тоже все с советами лезет. Страх потеряли. Мои слова под сомнения брать! Я сказал, что отдам, значит, отдам.

– Работа сделана, ты деньги плати, и давай расходиться.

– Вот тебе твои деньги.

– Это чё?

– Ослеп, что ли?

– Это ты ослеп! Глаза разуй!

Один голос был знакомым. Так басить мог только Прохоров. А вот второй…

Вытянув шею, Генка выглянул из-под лестницы.

Второй стоял спиной. Высокий, светлые волосы, коротко подстрижен. Кто же это?

– Мы за сколько договаривались? – возмущался Димка. – А это что?

– Ой, ну ладно, не плачь! – Его собеседник шевельнул локтями, что-то доставая из кармана.

– Мало, – покачал головой Прохоров. – Были некоторые сложности. Да и новые желающие появились.

– Видел я твои сложности! – воскликнул высокий, и Генка узнал его.

Это был Арти Клюквин, новый кавалер Вороновой. Странный это был тип. Глаза бесцветные, ресницы белесые, нос и щеки в бесконечных веснушках. Бр-р-р. Будь Генка девчонкой, ни за что не стал бы с таким общаться.

– Дубина! – бушевал Клюквин. – Не мог все тихо сделать!

– Тише не придумаешь, – хмыкнул Димка, и от этой усмешки у Кармашкина в голове что-то больно застучало. – Добавляй еще пятьсот. А то конкурирующей фирме отдам.

– Сколько?

Ничего себе, какие суммы пошли! От удивления Генка чуть не присвистнул. Это что же такое ухитрился сделать Прохоров, что Клюквин готов ему столько бабок отвалить?

– Пятьсот, и не торгуйся. Тебе же дороже выйдет.

– Я тебе дам дороже! Бизнесмен недобитый! Вот пойду к Аделаиде и скажу, кто все это затеял…

– Побежал один такой… – фыркнул Димка и повернулся уходить.

Самое время было покинуть наблюдательный пункт, пока его не заметили. Генка уже отползал в сторону, когда над своей головой услышал грозное:

– А ну, стой!

Кричал Прохоров. Кому он это кричал, сомневаться не приходилось. Кармашкину! Кому же еще?

Не оглядываясь, Генка вскочил и бросился обратно в раздевалку. Пока кубарем летел по ступеням, у него случилось маленькое потемнение в глазах. Ему показалось, что сейчас ночь и что бегущий за ним человек собирается стукнуть его по голове. Болезненно запульсировала шишка на затылке. Кармашкин тряхнул головой и ураганом ворвался в женскую раздевалку.

Мгновение девчонки смотрели на него с ужасом. А потом началось невероятное. Поднялся такой ор, что, наверное, крыша на школе подпрыгнула. В него полетели юбки и кофты, кто-то пытался спрятаться в шкафчиках, кто-то прикрывался портфелем.

Генку все эти девчачьи треволнения не касались. Сквозь мельтешащие перед ним тела он пробивался к заветной цели – маленькой двери в каморку уборщицы. Она почему-то находилась именно в женской раздевалке. И это была единственная дверь, запирающаяся на замок изнутри.

Рывок. Хлопок. Защелка.

Снаружи еще гремел ад. Шарахнула дверь. Видимо, следом за ним в комнату вбежал Прохоров, и уже его девчонки встретили во всеоружии. Грохнула лавка, что-то зазвенело по полу. Кармашкин втянул голову в плечи, представляя, что там сейчас может твориться. Если Димка вовремя не уберется, завтра его лицо будет сиять всеми цветами радуги.

– Извращенец! – раздался грозный крик, следом хлопнула дверь, и стало заметно тише.

Кармашкин протер вспотевший лоб. А почему, собственно говоря, они с Димкой устроили бег с препятствиями? Генка ведь даже не понял, что произошло. Прохоров говорил с Клюквиным о каких-то своих денежных делах. Ну и что? Зачем Димка кинулся в погоню?