– Тогда хватит вливать в себя всё, что предлагает мсье Таненкур.

– Дети – сущие диктаторы! Дорогая моя Мими, я же пытаюсь научить тебя… научить важным вещам… Почему ты не слушаешь? А я так хочу – ик! – передать знания молодому поколению…

И – швырк – ещё бокал!

И – ю-ху-у! – виражи на обратном пути в Бурк.

Но сегодня без этого. Сегодня, на набережной Ламартина, около зелёной, как ящерица, Соны, мы торжественно открываем нашу колбасную лавочку.

Солнце сестре:

– Хакима, ты знаешь Ламартина?

– Ну да, ещё бы, ты чего?

– А, да? Знаешь? Вы в школе проходили?

– Да нет! (Хакима помирает со смеху.) Ты с ума сошёл? В школе такое не проходят!

– Ну ладно, и что ты читала?

– Ну, где она идёт на пляж, и где уборку делает, и где…

– Ламартина, Хакима, а не книжки про Мартину…

В прицепе Астрид, стоя за прилавком, уже мастерски открывает банки с соусами. Извлекает сковородки, мечет их на нашу маленькую плиту и уже греет в них немного подсолнечного масла. Вдруг меня накрывает настоящий мандраж: подступает тошнота, во рту пересыхает, пальцы дрожат… А если им не понравятся наши колбаски? Если они просто рассмеются нам в лицо? А если они упадут замертво от пищевого отравления?

– Колбаски кровяные! Белые! Вегетарианские! – кричат Солнце и (потише) Хакима, зазывая почтенных прохожих.

– Колбаска плюс соус – три евро!

Время обеда, и аромат поджаренных колбасок, да что там – один вид их тёмных и золотистых румяных бочков неизбежно должен пленить всех и каждого: сейчас они потянутся к нам как зачарованные, готовые отдать всё своё состояние за колбаску с соусом.

Однако ничего подобного.

Странно, странно.

Проходит полчаса. Всем нам хочется есть, так что мы покупаем по сэндвичу в ближайшей забегаловке. Всем хочется пить, и мы достаём из прицепа по кока-коле. Беспокойство растёт.

Хотя вообще-то люди очень даже останавливаются – принюхиваются, вбирая носом мясной и овощной дух, бросают взгляд на яблочную подливку, зернистый горчичный соус…

…а потом видят Хакиму и Солнце.

Я покашливаю.

– У меня такое впечатление, будто вы их отпугиваете, – признаюсь я им.

– Да? Забавно, у меня такое же впечатление, – цедит Солнце сквозь зубы.

– Почему это мы их отпугиваем? – задаётся вопросом Хакима. – Потому что мы уродливые?

– Нет, Кадер не уродливый! Да и ты тоже! – спохватываюсь я.

– Значит, потому что у Кадера нет ног? – спрашивает Хакима, совсем погрустнев.

– Может быть, – бормочет Солнце. – Ладно, Хакима, давай так: мы с тобой займёмся кухней, ок? А Мирей с Астрид – рекламой.

Мы меняемся. И – чудо! – это работает.

Вы только не подумайте, я вовсе не говорю, что все эти люди – расисты. Просто они предпочитают двух белокожих уродин половине красивого парня с уродиной посмуглее. И сдаётся мне, так будет везде, руку даю на отсечение (NB: не говорить «даю руку на отсечение» рядом с Солнцем. С ума сойти, скольких выражений надо избегать).

Через четверть часа к нашему прицепчику уже стекается кое-какой народ.

– Э-э-э, а скажите, не вы ли те девушки, о которых сегодня писали в газете?

– Да, мсье, они самые! Какой вам соус?

– Горчичный! И как только могут эти дебилы обзывать вас колбасами? Я бы гордился, если бы вы были моими… э-э…

– Дочерьми?

– Ну, скажем, племянницами. Спасибо большое!

Он отходит и кричит жене, которая ждёт на скамейке: «Я сейчас купил кровянок у тех девчонок, ну, помнишь, в газете статья про трёх уродин? Вот они там!»

Какое-то время назад это бы нас задело, но теперь нет, нам скорее смешно, а еврики всё сыплются в свинью-копилку.

– Можно с вами сфотографироваться, девушки?

– Разумеется!

Щёлк! Щёлк! Каждое селфи – проданная колбаска. Солнце немного беспокоится и тайком заглядывает в телефон, не пишут ли про нас совсем уж гадости.

Но нет, могло быть куда хуже: