– Ой, знаешь, они все такая нудятина.

Мы выезжаем, и сердце у меня трепыхается, как мотыльки, которые бьются о фонари в нашем саду (тупицы). Так же и с Кадером… свет, а вокруг – будто колпак, и можно только бам, бам, бам – мыкаться вокруг, как те мотыльки.

* * *

Вторую половину дня дорога идёт тяжелее – из-за жары. Мы тренировались по утрам, по вечерам, но никогда не наматывали километры под солнцем двух-тире-шести часов дня – жестоким, безжалостным, которое давит нас, как букашек, – ничего общего ни с цыплячье-жёлтым солнышком шести утра, которое лижет тебе щёки, как весёлый щенок, ни с малокровным, прирученным, покладистым солнцем летних вечеров, которое уже готово почистить зубы и спатеньки.

Тут, на неровных, петляющих между виноградниками дорожках – сколько же их, этих виноградников! – волоча за собой прицеп, полегчавший всего-то на пару дюжин колбасок, бездумно следя за руками Солнца – вверх, и вниз, и вверх, и вниз – и чувствуя, как пот стекает по позвоночнику к шортам, туда, где располагался бы хвостик, будь мы поросятами, – тут мы понимаем, что путь предстоит тяжёлый.

И это притом что ещё не так жарко, всего градусов двадцать – двадцать два…

– У меня в боку колет, – сообщает Астрид.

– Заткнись, Астрид! Какой там бок, ещё рано!

– Сама заткнись! Я не виновата, что у меня колет в боку! – слабо возражает она.

– Дыши глубже. В боку колет, когда мышцы получают мало кислорода и вырабатывают молочную кислоту. Подыши, и пройдёт.

– Я рада, конечно, что ты меня просветила, а то ведь я уже два часа еду не дыша, по приколу.

Солнце:

– Хватит! Поедем медленнее, если хотите. Гнать незачем. Сегодня у нас переезд небольшой.

– Вот точь-в-точь как ножом, – охает Астрид.

Я:

– Да ладно, точь-в-точь? Сомневаюсь, но, если хочешь, остановимся, сравним.

– Очень смешно, Мирей.

– Кончайте болтать! – кричит Солнце. – От этого дыхание и сбивается, а потом в боку колет.

Солнце, очевидно, прав: стоило сказать три фразы – и на тебе, закололо. Чёртова молочная кислота! Колет ну прямо точь-в-точь как… ножом.

Продолжаем крутить педали, корча друг другу рожи.

– Ай!

– Цыц, Астрид.

Но на самом деле мне и самой уже хочется, чтобы она упросила нас остановиться, тогда и у меня будет предлог передохнуть, потому что эта идиотская молочная кислота плотно вцепилась мне между рёбер.

– Ай!

– Да замолчи уже, Астрид. Вот что бы ты делала, если бы была древним человеком, а за тобой гнался бы соплезубый тигр? Кричала бы «Ай, у меня в боку колет»?

– САБЛЕзубый, – поправляет Хакима.

– Хотите – остановимся? – спрашивает Солнце.

– Ни в коем случае. Едем дальше.

– Мирей…

– ГЛЯДИТЕ!!! – кричит вдруг Хакима. – Солютрейская скала!

Мы глядим.

– Какая красивая! – Хакима захлёбывается от радости. – Всегда хотела её увидеть.

– Ты её откуда знаешь?

– Проходили в четвёртом классе.

А, ну да, точно, всего два года назад она была в четвёртом. Представляя маленькую Хакиму-четвероклашку, я радостно умиляюсь, как бабушка.

– Почему ты так хотела её увидеть?

– Да посмотри, какая она! Посмотри!

Мы смотрим, продолжая крутить педали.

Солютрейская скала – это как если бы скалу из «Короля Льва» поставили посреди бургундских жёлто-фиолетовых виноградников с прожилками белых дорожек. Колоссальная; будто какой-то гигант плечом вышиб её из земли. Сейчас, под вечер, она белая, вся в крапинках кустов и корках, как на ободранной коленке. Она высится над долиной, и такое впечатление, что она вот-вот сдвинется с места и окажется носом огромного корабля, который поднимется из полей и, ещё пыльный, в клочьях цепких трав, возьмёт курс на мелкие катышки облаков над нашими головами!

– Ай, – кряхтит Астрид.

Я айкаю молча, но так же усердно.

А ну, молочная кислота! Выметайся у меня из груди!!!

– В четвёртом нам рассказывали про Солютрейскую скалу, – повторяет Хакима. – Знаете про лошадей? Древние люди загоняли их наверх скалы, в общем, бежали, бежали за ними с копьями и ружьями, а лошади боялись, ну и забегали на самый верх. И люди толкали их, и лошади падали, разбивались там – хрясь! – на кусочки. Тогда люди их ели, раз те уже мёртвые.

– Всё здорово, Хакима, – говорит Солнце спереди. – Вот только ружей у них не было.

Мы с Астрид смотрим на вершину скалы, и то ли из-за жары, то ли из-за молочной кислоты, но мне кажется, что я почти вижу гнедых лошадей, бегущих как ошалелые и ржущих от страха и гнева, а за ними гонятся волосатые австралопитеки, и да, лошади оступаются, топчут воздух, пучат глаза, белые и огромные, как шары, и хрясь! – как сказала Хакима – разбиваются внизу на кусочки…

– Прямо как Муфаса, – шепчет с уважением Хакима.

– Хитро, если подумать, – замечает Астрид. – Прекрасное использование среды.

– «Использование среды»?

Она кивает:

– Ну, это такая вещь, о которой всегда важно думать, например в «Сурвайвал Нау 3», где ты заброшен на необитаемый остров и, чтобы выжить, тебе можно использовать только те ресурсы, которые предоставляет местный ландшафт, флора и фауна, да и тут всё не так просто. Нужно исследовать…

– Астрид?

– Мм?

– У тебя больше не колет в боку?

– О, точно, не колет.

– У меня тоже. Надеюсь, Хакима, у тебя там в голове ещё найдётся что рассказать на следующий приступ молочной кислоты.

В Клюни мы въезжаем около шести и бросаем якорь перед огромным каменным строением – «Аббатством Клюни», как сообщает табличка. Но болтать некогда, потому что только мы приехали, как…

– Эй! Глядите! Это Колбаски!

…к нам направляется высокая южанка с волосами чёрными как уголь и вьющимися как дым, одетая в платье, которое я бы назвала горделивым – во всяком случае, оно длинное и кроваво-красное, отделанное сотнями алых блёсток. За ней – высокий брюнет и высокая блондинка, оба в форме, которую я бы назвала военной. Во всяком случае, на них галуны и фуражки.

Все трое улыбаются нам издалека, блестя безупречными зубами.

– Клёво, они как раз вовремя! – замечает брюнетка, глянув на часы брюнета.

– Хотите колбасок? – спрашивает Солнце, немного сбитый с толку.

– Ну-у… можно и колбасок, – отвечает брюнетка. – Габ? Блонди? Я, как назло, без налички.