Финляндия провела всеобщую мобилизацию под видом экстренных военных сборов в октябре 1939-го. Работы по укреплению Карельского перешейка начались уже летом по инициативе Карельского академического общества. Так сформировалось народное движение, организованное шюцкорами[173].

Согласие стран Балтии с требованиями Советского Союза привело к созданию осенью 1939-го советских военных баз, однако еще не к оккупации. Генерал Лайдонер после начала Зимней войны показательно нанес визит в Москву, где был принят Сталиным. Лайдонер получил в подарок белого арабского скакуна, за что шведские газеты прозвали эстонского главнокомандующего “генералом на белом коне”. Однако благородный скакун был дан лишь взаймы, после оккупации летом 1940-го он вернулся к исконному владельцу.

Лайдонер провел в СССР 10 дней и даже посетил затемненный из-за Зимней войны Ленинград. Советские самолеты в это время бомбили Финляндию. Часть из них взлетала с эстонских аэродромов. Во время официального визита в Хельсинки в 2007 году президент Эстонии Тоомас Хендрик Илвес высказал сожаление по поводу того, что эстонские территории использовались в военных действиях против Финляндии[174].

Все три прибалтийские страны воздержались во время голосования, когда Лига Наций в декабре 1939-го осудила нападение Советского Союза на Финляндию и лишила его своего членства[175].

В речи перед эстонскими офицерами 1 января 1940 года Лайдонер говорил об эгоизме Финляндии[176].

Латышский коллега Лайдонера, генерал Кришьянис Беркис, которого в сталинском Советском Союзе постигла та же судьба, что и Лайдонера[177], отправился в Москву только в мае 1940-го. На обратном пути он увидел из окна поезда скопления красноармейских формирований на границе – мизансцена, судя по всему, была специально подготовлена хозяевами [178].

Молотов намекнул министру иностранных дел Литвы в июне 1940-го, что в будущем малые народы исчезнут. Он уточнил, что имел в виду и финнов[179].

Летом 1940-го страны Балтии были оккупированы и присоединены к Советскому Союзу. Операцией в Латвии руководил недавний обвинитель на московских открытых процессах Андрей Вышинский (ранее он участвовал в присоединении Западной Украины). В Риге находились также секретарь Центрального комитета Георгий Маленков и нарком внутренних дел Украинской ССР Иван Серов[180]. Коллегой Вышинского в Эстонии был первый секретарь Ленинградского обкома партии Андрей Жданов, которого финны запомнили, поскольку осенью 1944-го он возглавил Союзную контрольную комиссию в Финляндии. Глава Карело-Финской ССР Отто Куусинен, в свою очередь, поприветствовал в августе 1940-го “усердный, мудрый и мужественный эстонский народ в качестве нового члена советской семьи”[181].

Оккупация стала шоком, поскольку, как описал происходящее Бернхард Пресс, “хорошо управляемая Латвийская Республика превратилась в хаотическую советскую республику”[182].

Фреймане рассказывает о майоре медицинской службы Красной армии, попытавшемся, несмотря на большой риск, предупредить семью, в которой его разместили: “Вы даже не представляете, что вас ждет”. По свидетельству Фреймане, ни один человек на Западе не может понять, что творилось в Латвии в 1940 году. “Мы знали, что в Советском Союзе существуют законы, но никто даже не пытался их соблюдать. Все было фальшивкой и показухой”[183].

Судебная реформа Александра Второго 1864 года была неизбежным продолжением отмены крепостного права и одной из самых удачных реформ в истории России. Развитие правового государства открыло для революционеров возможность бороться против царской власти правовыми методами. У большевиков был иной фундамент. Поскольку власть находилась в руках партии, правовые институты также должны были служить партии и любой установленной ею линии.

Правовое государство было для Ленина “средством классового доминирования”[184]. Равенства перед лицом закона партия не знала. Советские законы были в итоге лишь тем, чем их хотели видеть в каждом конкретном случае. “Социалистическая справедливость” существовала только на уровне слова[185]. Строгие нормы создавали поле искривленного кодекса права, с помощью чего партия управляла народом. Отсутствие традиции гражданского права и общий правовой нигилизм – однозначное объяснение того, что путь к правовому государству после распада СССР был для России столь тернист.

Летом 1940-го советские власти закрыли еврейские школы, организации и театры. Новая власть резко отрицательно относилась помимо буржуазии к сионистам и ортодоксальным евреям. Тем не менее евреев допускали к руководству советской Латвией, что увеличило неприязнь к ним латышей. Евреи, как правило, владели русским языком, что облегчало коммуникацию с оккупантами.

Настроения жителей Латвии и остальных стран Балтии трудно сейчас воссоздать, однако искра надежды жила. Было желание верить обещаниям Вышинского: например, в то, что сельское хозяйство в Латвии не подвергнется коллективизации. Фреймане говорит о “лавине ужаса”, когда 14 июня 1941-го внезапно начались депортации[186].

Возглавляя восточный отдел Министерства иностранных дел Финляндии, я посетил Ригу летом 1999-го и встретил там российского посла Александра Удальцова. Едва войдя в кабинет, я поинтересовался, где балкон Вышинского, с которого тот в свое время общался с латышским народом. Словоохотливый Удальцов указал на балкон своего кабинета и с улыбкой добавил, что закрыл этот балкон навеки[187].