Вокруг храма царила нездоровая суета. Подошла еще одна машина, из здания выбежали санитарки. Кто-то вывалился из кузова, жалобно застонал, над ним склонились люди. Другого пострадавшего загрузили на носилки – обе ноги были перебиты. Лазарет не охранялся, никаких постов в округе не было.

Контрразведчики покинули переулок, двинулись через площадь, огибая храм. В машине, прибывшей последней, было много раненых. Хрупкие женщины сгибались под тяжестью носилок. Стонали люди. Кто-то говорил с нервным надрывом – частил, как пулемет. Распоряжалась командирским голосом плотная дама: этих двоих положить у входа, этого срочно нести на операцию к доктору Бауэру! А этому уже никакая операция не поможет, зачем привезли? Что вообще происходит – где Гретхен и Эльза? Где герр Шнитке, черт возьми? Все свободные сотрудники лазарета должны находиться здесь!

– Мужчины, прошу прощения, можно у вас спросить? – Коренастая особа с блестящими глазами бросилась наперерез оперативникам. – Меня зовут Марта Резерхарт, я из Женской рабочей службы, возглавляю районную организацию. У нас не хватает лекарств, всего два дипломированных медика, не имеющих достаточного опыта для проведения операций. К нам постоянно доставляют раненых, их уже негде размещать. Мы не знаем, что нам делать, не знаем, что происходит в Берлине! Здесь нет наших войск, но звуки боя постоянно приближаются. Раненые говорят, что бои идут уже на Александрзее, на Игландбрюкк, что к центру города прорываются русские танки… А это в двадцати минутах езды от нашего района! Вы можете сказать, что происходит и на что нам рассчитывать? Наши раненые умирают через одного, мы не можем им помочь!

– Сочувствую, фрау Марта, – учтиво отозвался Андрей. – Оберштурмфюрер Ганс Клаузе, отдел разведки, возвращаемся с выполнения задания. Поверьте, наше командование делает все возможное, чтобы исправить положение. Но вынужден признаться, что оно с каждым часом усложняется, скорее всего, стоит готовиться к самому худшему развитию событий.

– Что это значит? – истерично взвизгнула женщина.

– Это значит, что уже завтра к вечеру русские могут быть здесь. Мне очень жаль, фрау Марта.

– Что же нам делать? Мы будем защищаться! У нас есть несколько автоматов!

– Не уверен, что вы сумеете переломить ход сражения. Постарайтесь позаботиться о своих больных. Если поможете хоть кому-то – уже хорошо. Начнете стрелять – русские не станут церемониться, уничтожат все ваше заведение.

– Но они и так нас уничтожат, это же варвары!

– О, фрау Марта, уверяю вас, вы слишком увлекаетесь пропагандистской прессой. На самом деле не все так печально, как кажется. Открою вам секрет: русские не убивают женщин, детей и раненых. Если те не оказывают сопротивления, их не трогают. По крайней мере, так происходит в большинстве случаев. Смиритесь, это трудно признать, но, похоже, все кончено. Лечите людей, молитесь, слушайте органную музыку – и Бог вам поможет… если сами, конечно, себе поможете.

– Но вы же СС, – растерялась женщина, – вы не можете высказывать такие крамольные мысли.

– Мы будем до последнего выполнять свой долг, – пафосно возвестил Ракитин, – а какие мысли при этом будут в наших головах, никого не волнует. В здании есть подвалы? Постарайтесь перенести раненых туда. С приближением боев будут усиливаться артобстрелы, пострадают даже прочные здания. Нам нужно выйти на Альдерштрассе, фрау Марта. Мы правильной дорогой идем?

– Что? – подавленная женщина вышла из оцепенения. – Да, Альдерштрассе – это там, – она махнула рукой, – полквартала, мимо разрушенной больницы. На этой стороне дороги будут дома с нечетными номерами…

Наручные часы показывали 20 часов 38 минут. Группа была на месте. До назначенного срока оставалось чуть более двадцати минут. Из гулкой подворотни, насыщенной не самыми приятными запахами, просматривался добротный четырехэтажный дом с двумя подъездами. Пустое пространство в центре двора занимали зеленеющие деревья.

В доме было два подъезда. Четыре этажа, сферическая башня на крыше. Какая-то мрачная готическая монументальность. Вдоль здания тянулась подъездная дорожка. Машин у подъездов не было. По дорожке ковылял пенсионер в клетчатом берете. Он опирался на палочку, а в другой руке держал поводок. Забавно семенила следом маленькая собачка с кривыми лапками. Пенсионер и его питомец скрылись за углом.

В здании еще проживали люди. На подъездной дорожке красовался указатель: «Бомбоубежище, 100 метров». Большинство окон было зашторено. Электричество не работало, но кое-где занавески освещались изнутри – люди пользовались фонарями и свечами. Сумерки еще не сгустились, но видимость была отвратительной.

Офицеры вышли из арки, встали под сень деревьев. Из левого подъезда показалась женщина, прихрамывая, побрела по своим делам. Жизнь в каком-то смысле продолжалась. «Мы вообще в Берлине? – мелькнула странная мысль. – Они что, не знают, что происходит в городе?»

– Двадцать минут осталось, товарищи офицеры. Все неопределенно, сомнительно и неоднозначно. Но будем работать, раз мы здесь. Трауберг может приехать раньше, а возможно, уже приехал… хотя я сильно сомневаюсь. Наш подъезд – крайний справа. Этаж – третий. Не исключено, что окна квартиры выходят сюда. Вобликов и Шашкевич остаются на месте, действовать по обстановке. Укрыться за деревьями – и ни гу-гу. Подтянется Трауберг – его внешность вы примерно представляете – запустить в подъезд и заткнуть все дыры. Надеюсь, он будет один. В квартире могут находиться люди, поэтому к подъезду не идти, пройти вдоль фундамента, там есть отмостка… Корзун, за мной.

Все четверо были спокойны и немногословны. Двое в немецких касках и плащ-палатках обогнули сквер с лавочками, прошли по дорожке, прижимаясь к облупленному фундаменту, забрались на крыльцо.

В округе было тихо, только за домом гавкала собачонка. Из подъезда вышла немолодая фрау в платочке и элегантном коротком пальто. Андрей учтиво поздоровался и придержал ей дверь. Фрау испугалась, вымучила из себя подобие улыбки и заспешила прочь. На касках «военнослужащих» отчетливо проступали эсэсовские руны «зиг».

Освещения в подъезде, разумеется, не было. Но сквозь большие окна между этажами просачивался свет, он позволял ориентироваться. Высокие каменные ступени тянулись вверх, проявлялись дверные проемы – подъезд был просторный, лестница изгибалась по радиусу.

Поднимались в тишине, держась за перила. Какое-то странное спокойствие овладело майором. Он аккуратно ступил на каменную площадку третьего этажа, повел носом. Нужная дверь находилась справа – деревянная, но довольно прочная. Он повернулся, приложил палец к губам. Корзун пожал плечами – без возражений, товарищ майор. Коврик под ногой мягко прогнулся. Андрей коснулся дверной ручки, плавно надавил – закрыто. Он приложил ухо к двери, затаил дыхание. Изнутри доносилось монотонное поскрипывание – в дальней комнате кто-то ходил. Потом скрип прервался, человек отодвинул стеклянную дверку, видимо, достал книгу из книжного шкафа…

Андрей оторвался от косяка, глянул на вторую дверь. Корзун смотрел на него с любопытством, склонив голову, как умная собака.