– Ну и чудесно. Мы ведь тоже собираемсякуда-то «в ту сторону».

– Самое главное, что Друпи неунывает, – сказал Старик. – Он, видимо, уверен в успехе. Это егозатея, ему и отвечать за нее.

– Да, но лазить по горам придется нам свами!

– Подбодрите же вашего супруга, –обратился Старик к Маме. – Он даже меня способен привести в уныние.

– Может, поговорим о том, как метко онстреляет?

– Нет, еще рано. И я вовсе не расстроен.Просто я уже бывал в подобных переделках. Ну, да ничего, нам это на пользу. Авы, батенька, поменьше бы хорохорились!

На другой день я убедился, что был совершеннонеправ, когда ругал местность.

Мы позавтракали спозаранку и двинулись в путьеще до восхода солнца. На холм за деревушкой мы поднялись гуськом – впереди шелместный проводник с копьем, за ним Друпи с моим ружьем и флягой, за Друпи – ясо спрингфилдом. Старик с манлихером, Мама, довольная тем, что она, как всегда,идет налегке, М`Кола с двустволкой Старика и второй флягой, а в самом хвосте –два местных жителя с копьями несли брезентовые мешки с водой и ящик спровизией. Мы решили переждать полуденную жару где-нибудь в тени, а в лагерьвернуться только поздно вечером. Приятно было взбираться на этот холм поутреннему холодку – совсем не то, что вчера на закате, когда раскаленные камнии земля еще дышали дневным зноем. Тропинка, по которой, видимо, постоянно ходилскот, прежде очень пыльная, сейчас была влажной от росы. Вокруг виднелось многогиеньих следов, а когда тропинка вывела нас на серую каменистую гряду, скоторой открывался вид на глубокое ущелье, и дальше пошла по его краю, мызаметили на одной из пыльных площадок под скалой свежий след носорога.

– Он только что прошел, – сказалСтарик. – Должно быть, они бродят здесь по ночам.

Внизу виднелись макушки высоких деревьев,росших на дне ущелья, а в просвете между ними блестела вода. Впереди был крутойхолм и лощины, уже обследованные нами накануне. Друпи и местный проводник, тотсамый, за которым гнался носорог, о чем-то пошептались, потом начали спускатьсяпо крутой тропе на дно ущелья.

Мы остановились. До тех пор я не замечал, чтомоя жена хромает, а теперь вдруг вспыхнула супружеская ссора, и оба мы,переругиваясь шепотом, пришли в праведное негодование, под которым таиласьдавняя досада из-за всяких башмаков и прочей обуви, которую невозможно былоносить, а теперь причиной были ее тесные сапоги. Правда, они жали уже меньше,потому что мы обрезали спереди толстые и короткие шерстяные носки, которые онанадевала поверх обычных, а потом и вовсе сняли их, после чего сапоги сталоможно носить. Но при спуске с крутого склона эти испанские охотничьи сапогиопять надавили ей в пальцах, и теперь снова начался старый спор о размере сапоги о том, правильно ли поступил сапожник, на сторону которого я в свое времявстал, сперва чисто случайно, потому что был за переводчика, а потом сталгорячим приверженцем его теории, и мне казалось, что он поступил по всемзаконам логики, сделав за счет носка припуск в пятке. Но теперь сапоги жали, иэто было сильнее всякой логики, и тут был бесполезен довод, что новые сапогивсегда жмут первые несколько недель, покуда не разносятся хорошенько. Теперь,когда толстые носки были сняты, она осторожно сделала несколько шагов, пробуя,не давит ли грубая кожа на пальцы, и спор наш прекратился, и ей вовсе нехотелось выглядеть страдалицей, а напротив, хотелось держаться бодро, чтобыпонравиться мистеру Дж. Ф., а я стыдился, что вел себя как последний подлециз-за этих сапог и сунулся со своим праведным негодованием, когда ей былобольно, и вообще стыдился праведного негодования, какое когда-либо испытывал,и, остановившись, шепнул ей об этом, и оба мы растянули лица в улыбке, и всебыло опять в порядке, и сапоги тоже, без толстых носков они стали гораздоудобнее, и я теперь ненавидел всех праведных идиотов и в особенности одногоотсутствующего американского друга, чувствуя, что только сию минуту самперестал быть таким и, уж конечно, никогда больше не буду, и поглядывал наДрупи, который шел впереди, а тем временем мы спустились с длинного склона потропе на дно ущелья, где росли толстые и высокие деревья, и дно его, котороесверху казалось узкой бороздой, раздалось вширь, а внизу, меж деревьев, текларека.

Мы остановились в тени деревьев с мощнымигладкими стволами, от которых понизу, точно артерии, расходились круглые, толстыекорни: желтоватая зелень этих деревьев напоминала омытый дождем лес в зимнийдень где-нибудь во Франции. Но здесь деревья были развесистые, одетые пышнойлиствой, а под ними со дна ручья, подобно папирусу, тянулся тростник высотойфутов в двенадцать, густой, как пшеница в поле. Вдоль ручья шел звериный след,и Друпи, нагнувшись, стал его разглядывать. К нему подошел М`Кола, тожевсмотрелся, и оба они прошли немного вперед, низко склонившись к земле, затемвозвратились к нам.

– Ниати, – тихо сказал М`Кола. –Буйвол. – А Друпи шепнул что-то Старику, и тот своим негромким,хрипловатым от виски голосом сказал нам:

– Стадо буйволов прошло вниз по реке.Друпи говорит, что среди них есть несколько крупных. Обратно они невозвращались.

– Выследим их, – сказал я. –Убить второго буйвола мне хочется больше, чем носорога.

– С таким же успехом мы можем наткнутьсяи на носорога, – заметил Старик.

– Что за дивные места! – воскликнуля.

– Превосходные, – подтвердилСтарик. – Кто бы мог подумать!

– Деревья как на картинах Андре[9], –сказала Мама. – Какая красота! Взгляните на эту лужайку. Чем не Массон[10]?Жаль, что здесь нет хорошего художника.

– Как твои сапоги, не жмут?

– Ничуть.

Мы шли по следу буйволов очень медленно ибесшумно. Ветра не было, но мы знали, что когда он поднимется, то будет дуть свостока, вверх по ущелью, нам в лицо. Мы двигались по звериной тропе вдольручья, и чем дальше, тем трава становилась выше. Дважды приходилось ложиться иползти, а тростник рос так густо, что уже в двух футах ничего не было видно.

Друпи обнаружил в иле свежий след носорога. Яуже гадал, что будет, если огромный и неуклюжий носорог появится в этом узкомпроходе, и что сделает тогда каждый из нас. Волнующая встреча, но мне она былане по душе! Слишком уж это место похоже на западню, а ведь со мной жена.