торопливо укладывая в докторский баул инструментарий, лекарства, вату, бинты, — поглядим, о ком так печется Маркел».

То, что увидел Дмитрий Саввич, было сверх всяких ожиданий. Он не поверил своим глазам. Все это представлялось чем-то сверхъестественным, невероятным. И этот запыленный, перевитый паутиной чердак, будто выплывший из далеких детских снов, наполненных причудливыми и страшными видениями, от которых младенцы вскрикивают и просыпаются по ночам. И сам Громов — бородатый, изможденный, лежащий на старом тюфяке и прикрытый овчиной.

— Артем Иванович?..

В голосе Дмитрия Саввича — удивление, радость, тревога, недоумение.

Громов смотрел на пришельца блестящими, беспокойными глазами, словно изучая. Он и в самом деле пытался вспомнить, кто это. Наконец в памяти всплыло давнее: Кланины роды, главный врач больницы...

— А, доктор, — с трудом проговорил.

Тысячи вопросов готовы были сорваться с уст Дмитрия Саввича. Но это потом, потом. А сейчас...

Он почти механически, по привычке, выработанной годами, коснулся рукой его лба, откинул овчину, начал развязывать затянутый на груди узел. Свет пробивался лишь сквозь узкое слуховое окно да в щели между черепицей. Пришлось довольствоваться полумраком. Дмитрий Саввич склонился над раной, снял с нее какие-то листья.

— Что это? — сердито спросил у Маркела.

— Жинка прикладывала. Подорожник.

Дмитрий Саввич обрабатывал воспалившуюся, покрытую гнойными выделениями рану.

— Сколько он тут лежит?

— Да уже...

— Почему сразу не позвали?! — возмутился Дмитрий Саввич. Но тут же добавил: — Ах, да, понятно... — Он делал перевязку и ворчал, и сердился: — Разве что увидишь в этой темени? А стерильность? От одной овчины задохнуться можно.

— Овчина хорошая, — оправдывался Маркел. — Новая...

Артем только невероятным напряжением воли сдерживал себя, чтобы не стонать. Крупные капли пота оросили его лоб.

— Потерпите, Артем Иванович, — успокаивал его Дмитрий Саввич. — Еще немного потерпите. — Закрепив бинт, он выпрямился, повернулся к Маркелу: — Придется вам... — у него не повернулся язык сказать «господин староста», а отчества он не знал. — Придется вам, товарищ Сбежнев, везти его ко мне. В этих условиях не может быть и речи о лечении.

Маркел заметил изменение в обращении к нему. Лет двенадцать такого не слышал. Его назвали товарищем! Он не подозревал, что это может так взволновать. И теперь терялся в догадках: оговорился ли, или умышленно так назвал его доктор?

А Дмитрий Саввич продолжал:

— Ранение слепое. Надо зондировать, извлекать пулю, может быть, чистить кость...

Маркел пытливо посмотрел на Дмитрия Саввича.

— Там не опасно? — спросил.

— Это уж я беру на себя...

Поздним вечером Маркел переправил Громова в больницу. Уходя, сказал Дмитрию Саввичу:

— Вижу — не робкого десятка... — Его взгляд был покладистей, добрей, и все же еще сохранял настороженную угрозу. — Но уговор... — Он многозначительно помедлил. — Уговор на всякий случай помни...

Остаток ночи Дмитрий Саввич провел возле Артема. «Ассистировала» ему неизменная Гуровна. Она знала Громовых. Помнила Кланю и родившегося Димку. Видела их в самую счастливую пору жизни. А потом пришла беда, разметала их по белу свету. Сыночка, сказывали люди, приютила Глафира. Да сгинула, бедная. Теперь малец и вовсе сиротой где-то мыкается. И отец не ведает, где он. И нет у него ни сил, ни возможностей искать. Беспомощный лежит, пулей пробитый, слабостью скованный.

— Господи, господи, — вздохнула Гуровна. — Сколько же лиха может вынести человек?!

Утром на двери самой отдаленной палаты появилась надпись: «Тиф».

26

В последний приход Мозгового Дмитрий Саввич рассказал о столь необычном появлении Громова и не менее странном поведении крутоярского старосты.

Конечно, он, Дмитрий Саввич, о судьбе бывшего секретаря райкома знает лишь с его слов. А вот верит ему. И Сбежневу верит. Правда, не может объяснить главного — мотивов такой заботы о Громове, почему Маркел совершает поступки, идущие вразрез с его обязанностями и долгом старосты.

Он изложил только факты, чтобы не ввести товарищей в заблуждение своим субъективным мнением. И все же не выдержал:

— По-моему — стоящие люди..

Дмитрий Саввич не мог не заметить настороженности Мозгового.

— Сомневаетесь в Громове?! — И вдруг предложил: — А вы сами поговорите с ним.

— Этого нельзя делать, — возразил Мозговой.

— Вам видней, — согласился Дмитрий Саввич. Но тут же горячо добавил: — Я верю Громову, он преданный партии коммунист. Это говорю вам я, беспартийный интеллигент. Можете так и передать руководству, если, конечно, ему не безразлично мое суждение.

— Передам, передам, — будто с пригашенной улыбкой, как показалось Дмитрию Саввичу, ответил Мозговой.

Дмитрий Саввич нахмурился.

— Что ж, вам видней, — повторил с вызовом. — Только если бы вы и там, в вашем Центре, знали Громова... От такого человека нельзя отмахиваться.

— Не раскисать, товарищ Дубров! Не поддаваться чувствам! — резко оборвал Мозговой.

Дмитрий Саввич увидел совсем иное лицо — суровое, волевое. Но уже в следующее мгновение оно словно погасло, стало обыденным, привычным.

— Обо всем этом я доложу кому следует, — уже ровным голосом продолжал Мозговой. — И еще... насколько мне известно, Центр дорожит вами. Так извольте беречься, Дмитрий Саввич. Но, очевидно, потребуется навести кое-какие справки о Громове, кое-что проверить.

— Может быть.

— Вот и хорошо, что вы меня поняли. — Мозговой с грубоватой нежностью похлопал Дмитрия Саввича по спине. — Ничего, — ободряюще продолжал. — В нашем деле иначе нельзя. Ведь верно? — И, уже прощаясь, по-мужицки хитровато подмигнул: — Береженого бог бережет.

Дмитрий Саввич еще долго находился под впечатлением разговора. Дремучая борода и неказистый вид Мозгового не могли ввести его в заблуждение. Этот доверительный тон, эрудиция, богатство интонаций... Несомненно, перед ним был образованный, умный человек. Никак не верилось, что в подполье он играет скромную роль связного.

Впрочем у Дмитрия Саввича и в мыслях не было выяснить, кем же на самом деле является Мозговой, чем он занимался в мирные дни. Его обрадовало, что в рядах бойцов есть вот такие опытные, умеющие владеть собой люди, готовые всегда поддержать, помочь, надоумить, поправить.

С особой силой ощутил Дмитрий Саввич и сложность подпольной борьбы, свою ответственность. Ведь достаточно одного провокатора, чтобы погубить всю организацию. Вот и Сбежнева, очевидно, нужно послушать, вызвать на откровенность. Без этого не обоснуешь того, что думаешь о нем. Но имеет ли он, Дмитрий Саввич, право затевать такой разговор?

Уже кончились часы приема, когда в дверях показалась знакомая фигура с шапкой под мышкой.