Я помню, как тогда Валерочка Чергинец, прослышав о решении Жоры, съежившись в ежевичку, словно прячась от удара молнии, произнес:

– А я бы не стал рисковать, это вам не…

– Ты и риск, – прервала его Ната, – это как «да» и «нет», как ночь и день, как небо и земля. Ты, рожденный ползать, никогда не станешь лестницей в небо. У тебя даже язык длиннее, чтобы вылизывать задницы всех этих…

– Перестань, – прервала ее Света, – тебе не следовало бы так…

– Только так! – возразила Ната. – Иначе всё это ползучее гадьё укроет землю…

Этот Валерочка, чересчур осторожничая, просто гирей висел на ногах! Мелкий, завистливый, совсем никчемный, но и движимый своей изворотливостью и угодничеством хоть чуточку подрасти в глазах сослуживцев, он настойчиво и не выбирая путей, лез и лез…

– Мал золотник, да дорог, – говорит Лена.

– Брось! Мал клоп, да вонюч! Так точнее. Но в конце концов и он праздновал свои маленькие победцы…

Между тем, Жора упорно провозглашал свое стремление к решительным действиям:

– Мы пережили с тобой беспощадный гнев нищеты, нас сжигала горечь непризнания, и вот теперь, когда мы в седле и с копьем наперевес ринулись в бой…

Эти откровения приводили меня в ужас. Мне казалось, что Жора в такие минуты для достижения своей высокой цели готов разрушить не только этот обветшалый и трясущийся от страха мир, но и себя – царя мира. Да-да, думал я, нормальные люди так не рассуждают, и пускался наутек от этого, мне чудилось, чудовища, приравнявшего себя к богу. Ведь он был слеп ко всему человеческому.

– Третьего – не дано! Пришло, знаешь ли, время ровнять траекторию жизни, выковывать ее, подобно мечу, сделать ее прямой, как солнечный луч, светлой, яркой, ослепляюще совершенной, да-да, как солнечный луч!.. Пробил час!..

Он снова посмотрел на меня, и выбил в пепельницу содержимое так и нераскуренной трубки. Глаза его снова сияли. Теперь он молчал, но я слышал его ровный спокойный голос: «Ты знаешь, я – сильный». Я знал этот его смелый взгляд.

– Вот я и решил, – произнес он и добавил, – и решился. Наша задача оказалась серьезней, чем мы предполагали. И я был бы трижды дурак, если бы не сделал этого! Это и есть победа над самим собой, как думаешь?

– Да уж, – сказал я, – veni, vidi, vici[59].

Этим решением он не мог меня удивить. Я знал, что такие как Жора не гнутся, а ломаются. Но я не знал никого, кому хоть раз удалось бы его сломить. Его здоровая жадность ко всему совершенному не позволяла ему обуздать в себе страсть жить наперекор общепринятым правилам и законам. И если ему преподносили линованную бумагу, он только улыбался и писал поперек. К тому же, за все то, что он успел сделать, мне казалось, ему давалось право получить у Всевышнего свой паспорт на бессмертие. Он хлопнул ладонью меня по плечу.

– Вот так-то… Ты бы не решился. Ты для этого чересчур осторожен.

Это был не вопрос, но утверждение. Он как бы оправдывался передо мной в том, что сделал все это без моего участия. Но и обвинял меня в нерешительности.

– Ты и сейчас, я вижу, коришь меня за это.

Я и теперь не знал, как ему на это ответить. Он, я это уже говорил, весь соткан был из неординарных поступков, заставлявших сердца окружающих биться сильнее и чаще. Сюда примешивалось и смутное опасение нашего поражения, возможно, бесславия и бесчестья, которые заставили бы содрогнуться не только нас, но и мир. Ведь мир уже давно, затаившись, ждал от нас чуда!

– Истинная цель истории, – заключил он, – это духовное совершенствование и развитие Человека. Это путь человека от зверя к Богу, и смысл ее состоит в реализации человека как богоподобного существа. Человек же нужен Богу для самореализации.

– Значит?…

– Да. Христианизация – вот путь! Только всеобщее преображение человека способно…

Его глаза вдруг блеснули.

– …только Иисус мог добром и любовью так замахнуться на человечество! И никто другой так, как Он! Понимаешь, как есть Бетховен и есть остальные, так есть и Иисус и есть остальные.

Жора снова взял меня за рукав.

– Разве ты сомневаешься? Нет! Я знаю: ты думаешь точно так! Но ты… Просто вы все – еще в прошлом. И сейчас уже не время отступать. А капитализм, которым сегодня дышит весь мир, скоро сдохнет. Ведь в каждом капиталисте до сих пор живет азарт грабителя и насильника. Это не может продолжаться бесконечно. И этот вот сегодняшний кризис – это и есть начало конца…

Жора улыбнулся, заглянул мне в глаза и добавил:

– … конца этой твоей так горячо любимой цивилизации. Как думаешь? И не заставляй меня ее жалеть. А создателю финансовой «пирамиды века» Бернарду Мэдоффу грозит 150 лет тюремного заключения. Каких-то 150 лет. Сегодня ему уже за шестьдесят. Когда он выйдет на волю, наши пирамиды…

Жора мечтательно прикрыл веки.

Дожить до того времени, когда мир наполнится совершенством, было невероятным искушением, от которого мы не могли отказаться. И вот, кажется, мы нащупали этот путь: христианизация!

– Кстати, слышал?!. – вдруг воскликнул он.

Я только вопросительно взирал на него.

– Лиза, Кэрол и Джон получили-таки нашу Нобелевскую. За свои теломеры. Я же говорил, что так будет! Это еще одно подтверждение того, что жизнь можно длить вечно! Как мы и предполагали, теперь наши хромосомы не будут стареть. А уж хромосомы Христа мы постараемся сохранить неприкосновенными! Надо только успеть… Да, надо спешить…

Вот почему Жора так торопил события! Ему не терпелось посмотреть собственными глазами на свое творение – рукотворное совершенство. Не разрушение всего старого дотла, не дезинтеграция жизни до самого мельчайшего ее проявления, но ее созидание, слепка, спайка, сцеп… Скреп совершенства!..

– Да-да, – сказал я, – я тебя понимаю.

Жора посмотрел на меня и улыбнулся.

– Когда нам кажется, – сказал он, – что мы в этой жизни уже все понимаем, нас неожиданно приглашают на кладбище. Верно?

Я ничего не ответил.

– Надо вовремя менять свои цели, – сказал Жора и дружески обнял меня, – не так ли?

Мог ли я тогда возражать этому, по сути, lato maestro[60], этому, по сути, великому человеку, если хочешь, – матерому человечищу?!.

Да, это было второе пришествие Христа. Чудо? Еще бы! Это и есть материализация Его божественной сути. Его можно было видеть, слышать, потрогать руками и даже поговорить с Ним. Он пришел в этот мир тихо, как тать, и Жора стал Его крестным отцом. Я слушал Жору и теперь видел, что в нем поселилась, наконец, поселилась уверенность в том, как преобразовать этот мир. Знать как – это ведь главное! Мы растягивали и теряли минуты, мы сутками не смыкали очей… И вдруг меня словно кипятком обдало: Жора примерял свой терновый венец! И тиара эта пришлась ему впору. Его влек трон Иисуса. К сожалению, этого нельзя было избежать. И вскоре случилось то, что и должно было произойти. Не могу вспоминать без содрогания, что нам пришлось пережить. Это было мрачное и роковое воплощение неотвратимой и беспощадной судьбы. Но я и сейчас твердо уверен, что какая бы опасность нам ни грозила, Жора бы никогда не отступился от своего решения. Увы, пути назад уже не было. У меня до сих пор звучит в ушах та интонация, с которой он провозгласил свое решение: «Нам позарез нужен клон Христа!».