В переполненных газовых камерах люди умирали в течение двадцати-двадцати пяти минут. Старший охранник, наблюдавший за ними через смотровое окошко, ждал, когда в камере прекратится всякое движение. Затем в глубине камеры открывались тяжелые двери, через которые начинали волоком вытаскивать трупы. Если кто-то подавал признаки жизни, унтер-офицер СС использовал табельное оружие для осуществления «акта милосердия». Далее по его сигналу к работе приступали те, кто должен был находить и вырывать золотые зубы. И, наконец, третья группа заключенных лагеря Треблинка-1, также получивших временную отсрочку смертного приговора, грузила тела на повозки или тележки и перевозила туда, где паровые экскаваторы рыли новые могилы для массовых захоронений.

В это время в «Санатории» жизнь стариков и больных заканчивалась выстрелом в затылок. И снова «трудовики» из Треблинки-1 перевозили их тела к вырытым ямам. Как и в Аушвице, жизнь этих временно помилованных напоминала ад на земле. Над ними издевались с садистским удовольствием, их расстреливали, молодых евреек насиловали и потом убивали. Один эсэсовец сочинил восхваляющий Треблинку гимн, и немцы-охранники развлекались тем, что заставляли заключенных его петь. Гроссман также записал, что в Треблинке-1 прославился особой жестокостью «одноглазый немец из Одессы по фамилии Свидерский, а по прозвищу – «Молотобоец». Он считался непревзойденным специалистом по убийствам с помощью холодного оружия, и был известен случай, когда он сумел за несколько минут отправить на тот свет пятнадцать детей в возрасте от восьми до тринадцати лет, которые были признаны негодными к использованию на физических работах».

В начале 1943 г. Треблинку посетил Гиммлер. Он приказал коменданту вырыть и сжечь все тела, а пепел развеять по ветру. По-видимому, после Сталинграда верхушка СС стала задумываться, какие последствия может иметь обнаружение Красной Армией свидетельств осуществления немецкой расовой политики. «Разлагающиеся трупы, до четырех тысяч за один раз, раскладывали на железнодорожных рельсах над огромными ямами, в которых горел огонь. Они назывались “жаровнями”. Трупов было так много, что работа продолжалась восемь месяцев».

800 евреев-трудовиков, которые выполняли это жуткое задание, знали, что будут уничтожены, как только сожгут все тела. Стояла сильная жара, когда 2 августа 1943 г. в Треблинке началось восстание под руководством еврея Зело Блоха, бывшего лейтенанта чехословацкой армии. Вооруженные в основном лопатами и топорами, восставшие захватили сторожевые вышки и помещение охраны, убив шестнадцать эсэсовцев и вахманов. Потом они подожгли часть лагеря и взяли приступом стену. Около 750 заключенных вырвались на свободу. Командование СС срочно прислало подкрепление. Эсэсовцы с собаками прочесывали окрестные леса и болота, а над ними непрерывно летали самолеты-корректировщики. Приблизительно 550 беглецов были возвращены в лагерь и казнены, кого-то убили на месте. Прихода Красной Армии в следующем году дождались только семьдесят человек.

Однако восстание было началом конца Треблинки. Оставшиеся после пожара здания, включая газовые камеры и имитацию железнодорожной станции, разрушили, развеяли последний пепел от «жаровен». В абсурдной попытке доказать, что никакого лагеря никогда не было, всю территорию засеяли люпином. Но, как писал Гроссман, «земля извергает обломки костей, зубы, куски одежды, обрывки газет. Она не хочет хранить свои тайны».

Производственные мощности фабрики смерти в Треблинке намного превосходили возможности Аушвица-Биркенау. За тринадцать месяцев там было истреблено 800 тыс. узников, что ненамного уступает миллиону убитых в Аушвице-Биркенау за тридцать три месяца. В Треблинку в основном поступали польские евреи, небольшой процент составляли прибывшие из рейха и Болгарии, в то время как Аушвиц-Биркенау принимал «юдентранспорты» со всей Европы: из Польши, Нидерландов, Бельгии, Франции, Греции, Италии, Норвегии, Хорватии, позднее из Венгрии. В Белжеце было уничтожено около 550 тыс. человек, в основном польских евреев. Лагерь в Собиборе, где погибло около 200 тыс. человек, специализировался на евреях из Люблинского воеводства, но туда привозили на уничтожение также некоторое количество голландских, французских и белорусских евреев. Кроме того, около 150 тыс. евреев, большей частью из Польши, было убито в Хелмно, и еще 50 тыс. польских и французских евреев – в Майданеке.

6 октября 1943 г. Гиммлер выступил на конференции рейхсляйтеров и гауляйтеров в Позене (Познани). Его речь слушали также гросс-адмирал Дениц, генерал-фельдмаршал Мильх и Альберт Шпеер (хотя последний всю оставшуюся жизнь отрицал этот факт). Впервые отказавшись от стандартных эвфемизмов «окончательного решения», таких как «очищенный Восток» и «особое обращение», Гиммлер откровенно рассказал посторонним о том, чем занимается его ведомство. «Мы столкнулись с вопросом: что делать с женщинами и детьми? Я принял решение дать абсолютно четкий ответ. Я не нашел оправдания действиям, при которых мы уничтожаем, то есть убиваем или содействуем смерти, мужчин и позволяем вырасти их детям, которые захотят отомстить за своих отцов нашим детям и внукам». Пришлось принять трудное решение стереть этот народ с лица земли. 25 января 1944 г. Гиммлер снова выступил в Позене, на этот раз перед генералами и адмиралами. Они тоже должны были осознать, на какие жертвы идет СС. Война с неполноценными расами, осуществляемая его «идеологическими войсками», как снова разъяснял Гиммлер, не «позволит мстителям подняться на борьбу против наших детей». В политике тотального истребления евреев исключений не будет.

Гиммлер мог бы похвастать перед своей аудиторией, что никогда раньше столь небольшой кучке негодяев не удавалось убить такое огромное количество ни в чем не повинных людей. Сочетая наглую ложь с секретностью и неописуемой жестокостью, нацисты захватили и уничтожили около трех миллионов человек, до последнего отказывавшихся поверить в существование лагерей смерти на территории Европы, которую традиционно считают колыбелью цивилизации.

В сентябре 1943 г., после краха фашистского режима Муссолини, вторжение союзников в материковую Италию представлялось логичным развитием событий. Это к тому же сулило приобретение новых аэродромов. Однако ни цели кампании, ни способы их достижения не были четко продуманы и сформулированы. Александер, командующий Пятнадцатой Группой армий союзных войск в Италии, не сумел скоординировать действия Пятой армии генерала Марка Кларка и Восьмой армии генерала Бернарда Монтгомери. Кларк по-прежнему находился в Салерно, в то время как давно ожидаемое прибытие туда войск Монтгомери все откладывалось, хотя регулярно приходили полные оптимизма радиограммы: «Держитесь, мы на подходе!» Ситуация осложнялась еще и тем, что Монтгомери казалось, будто именно он спас Пятую армию в Салернской операции.

Улучшению отношений между союзниками никак не способствовал тот факт, что как низкорослый жилистый Монти, так и долговязый нескладный Кларк были крайне озабочены созданием своего имиджа. Кларк, расширивший штат отдела связей с общественностью при своем штабе до пятидесяти человек, настаивал, чтобы на фотографиях был запечатлен его царственный римский профиль, за что офицеры прозвали его Марком Аврелием Кларкусом. А Монти, уподобляясь кинозвездам, стал раздавать свои фото с автографами.