– Если память не изменяет, мы с вами давно не виделись, – процедил он.

– Не знаю, что именно вы пытаетесь вспомнить. – Я пожал плечами.

– Твое имя, приятель.

– Можешь не мучиться, мы никогда не встречались. – Я вытащил из нагрудного кармана номерок и швырнул его на стол. – Входной билетик выдал мне полковой барабанщик, дежурящий у двери. – Секундой позже рядом с номерком легла визитка. – Пожалуйста, здесь имя, возраст, рост, вес, особые приметы, криминальное досье, а также дело, с которым я приехал к Конриду.

На номерок вышибала даже не взглянул, зато дважды прочел указанную на визитке информацию, изучил оборотную сторону, затем лицевую, впился рукой в спинку стула и растянул губы в фальшивой улыбке. На рыжую он и мельком не посмотрел, точно забыв о ее существовании. Вышибала провел ребром визитки по столу – картон пискнул тоненько, как мышонок. Рыжая возвела глаза к потолку и притворилась, что зевает.

– Так вы из этих… – процедил брюнет. – Простите, но мистера Конрида вызвали по делам на север. Он утренним рейсом вылетел.

– Значит, сегодня вечером его двойник гнал серый «корд» – седан по бульвару Сансет? Своими глазами видела! – вклинилась рыжая.

Вышибала полностью ее проигнорировал.

– У мистера Конрида нет серого «корда» – седана, – слабо улыбнулся он.

– Ты нас за дураков не держи! – не унималась рыжая. – Зуб даю, в эту самую минуту Конрид на втором этаже рулетку подпиливает!

Брюнет снова ее проигнорировал. Подобная тактика выражала его отношение куда яснее и выразительнее, чем пощечина. Краска медленно, но верно сходила с лица рыжей и не торопилась возвращаться.

– Нет так нет, – равнодушно заметил я. – Спасибо хоть выслушал. Может, в другой раз.

– Да, конечно! Хотя частных детективов мы не привечаем, уж простите.

– Еще одно «простите», и я завизжу! – пригрозила рыжая. – Лучше не доводи меня!

Вышибала спрятал мою визитку во внешний карман обеденного кителя, задвинул стул и расправил плечи.

– Порядки тебе известны, – начал он, – поэтому…

Рыжая захихикала и плеснула виски вышибале в лицо. Он отшатнулся, достал из кармана белоснежный носовой платок, быстро вытер лоб и покачал головой. Лицо быстро подсохло, а вот на рубашке рядом с черной жемчужной пуговицей расплылось большое влажное пятно, и воротничок потерял вид окончательно и бесповоротно.

– Простите! – съязвила рыжая. – С плевательницей тебя спутала!

Вышибала резко опустил руку, и в бордовом сумраке сверкнули его зубы.

– Выведи ее отсюда! Немедленно! – прорычал он и бросился прочь, прижимая платок к лицу.

Два официанта в обеденных кителях подошли ближе и смотрели на нас разинув рты. Можно сказать, на нас разинув рот смотрел весь бар.

– Первый раунд активностью не отличался, – проговорила рыжая. – Соперники явно осторожничали.

– Что же будет, если ты закусишь удила? Не хочется под замес попасть, – признался я.

Девушка подняла голову. В странном темно-бордовом сумраке ее лицо казалось белее мела. Даже ярко накрашенные губы выглядели бескровными. Медленно и неуклюже, словно неживая, ее рука поползла ко рту. Рыжая зашлась сухим чахоточным кашлем, схватила мой стакан и жадными глотками выпила ром с гренадином. Ее заколотило. Она неловко потянулась за сумочкой и столкнула ее на пол – позолоченный портсигар выпал и закатился под стул. Пришлось встать и полезть за вещицей. У столика возник официант.

– Помочь? – учтиво предложил он.

Стакан, из которого пила рыжая, соскользнул со стола и приземлился рядом с моей ладонью. Я поднес портсигар к глазам: на крышке красовалась фотография плотного темноволосого мужчины. Положив портсигар в сумочку, я взял рыжую за одну руку, а официант, предлагавший помощь, – за другую. Девушка безучастно поворачивала голову из стороны в сторону, словно разминая затекшую шею. Мы потащили ее к выходу.

– Щас в обморок упаду! – прохрипела рыжая.

Она делала нарочито огромные шаги и шаталась, точно пытаясь нас опрокинуть, а официант скороговоркой бормотал ругательства. Наконец мы выбрались из бордового полумрака в ярко освещенное фойе.

– Женская уборная, – пробормотал официант, кивнув на дверь, напоминающую боковой вход в Тадж-Махал. – Если что, у нас там такая мулатка специальная есть, не хуже борца-тяжеловеса, с кем угодно справится!

– В сортир не пойду! – строптиво воскликнула рыжая. – И отпусти руку, парень! Меня приятель доведет!

– Он вам не приятель, мадам! Он вас даже не знает.

– Греби отсюда, макаронник! На нормальную вежливость ты не способен: либо недолет, либо перелет, и так все время. Греби отсюда, пока я не забыла про хорошие манеры и не вмазала тебе!

– Не волнуйся, я выведу ее проветриться, – заверил я официанта. – Она одна пришла?

– Иначе и быть не могло, – подначил он и отступил в сторону.

Метрдотель спустился до половины лестницы и мрачно смотрел на нас, а очаровательная девушка в гардеробной умирала со скуки, совсем как рефери затяжного боксерского матча.

Вытолкнув новую подругу на свежий воздух, я повел ее вдоль колоннады, чувствуя, что с каждым шагом она держится все увереннее.

– Ты хороший парень, – угрюмо проговорила рыжая. – Я ведь едва не нарвалась. Ты правда хороший. Я не надеялась выбраться оттуда живой…

– Почему?

– Так, решила подзаработать и просчиталась. Не бери в голову! Назовем это очередным просчетом в моей полной просчетов жизни. Подбросишь меня? Я на такси сюда приехала…

– Конечно! Скажешь, как тебя зовут?

– Хелен Мэтсон.

Никакой эйфории от этого известия я не испытал: догадка осенила меня довольно давно.

Узкой мощеной дорожкой мы спустились к стоянке. Хелен для верности опиралась на меня. Отыскав свою машину, я распахнул пассажирскую дверцу перед Хелен, которая шмыгнула в салон, забилась в угол и прижалась к мягкому подголовнику.

Захлопнув было дверцу, я распахнул ее снова.

– Скажи мне кое-что еще, ладно? Чью фотку на портсигар наклеила? Уж больно физиономия знакомая.

Хелен разлепила веки:

– Так, старый ухажер. Хорошо забытое прошлое. Он…

Карие глаза округлились, накрашенный рот удивленно раскрылся, и я уловил чуть слышный шорох позади. Секундой позже что-то уперлось мне в спину, и приглушенный голос процедил:

– Не шевелись, парень! Это ограбление!

В ушах грянул гром, и голова розовым салютом вознеслась к небосводу, разорвалась и рассыпалась сначала на бледные, потом на темные искры, которые падали в волны. Надо мной сомкнулся мрак.

От меня пахло джином. Причем не как обычно после нескольких порций, а словно Тихий океан состоял из джина и я искупался в нем, не раздеваясь. Джином пахли волосы, брови, лицо и ворот рубашки. Пиджак исчез. Я лежал, растянувшись на чьем-то ковре, и смотрел на фотографию в рамке, которая стояла на каминной полке. Снимок в деревянной рамке претендовал на художественность, судя по тому, как свет падал на длинное несчастное лицо. Несмотря на искусную подсветку, физиономия казалась еще длиннее и несчастнее, а унылые светлые волосы – приклеенными к высохшему черепу. Надпись в углу фотографии прочесть не получалось.