– Сновидение не было подробным, там просто был он. Он вернулся. Но вместо того чтобы радоваться, я испугалась, закричала и проснулась. Разбудила своими криками весь дом.

Рассказывая об этом своей матери, я расплакалась. Она подумала, что я несчастна потому, что скучаю по кукле. Она не понимала. Мне совершенно не хотелось вернуть куклу. Я пришла в ужас, потому что знала: если я по какому-то случаю снова ее найду… я знала, что будет как во сне. Он изменится. Он уже не будет моим малюткой. Сон показал мне, как нечто знакомое становится чужим, насколько ужасающим может стать что-то привычное. Понимаешь?

Как под гипнозом, я смотрела на нее в ответ, и смогла только кивнуть. Но я не понимала. Как вышло, что другой человек – чужой человек, да еще из старшего поколения – видел тот же сон, что и я? Даже ее интерпретация, пусть и отличная от моей, звучала правдоподобно, и я подумала, что все верно, вот настоящая причина, почему меня напугал тот сон.

Поскольку я все так же молчала, Хелен после еще одной короткой паузы продолжила рассказ о своем детстве. Я почти не слушала. В голове царили сумбур и страх, а я пыталась разобраться в этой невозможной связи между собой и Хелен. Не могло быть случайностью, что обе мы разделили одинаковые переживания в детстве – переживания, которые вызвали к жизни одинаковый сон, оказавшийся для обеих достаточно значительным, чтобы запомнить его на всю жизнь. Этому должна была найтись причина, какая-нибудь связь, объяснение…

И внезапно я вспомнила то, что, конечно, знала все это время. Этот мой сон, это столь важное, личное воспоминание, не являлось секретом. Я писала о нем. Я поместила его в рассказ, который мог прочесть кто угодно – я знала, что его читали и Кларисса, и Хелен, потому что он входил в сборник, который я обнаружила в шкафу.

Но чего добивалась Хелен, рассказывая мне мою историю так, словно она была в ее собственных воспоминаниях? Это была шутка? Поддразнивание? Завуалированный комплимент?

Во всяком случае – если только она не была по-настоящему дряхлой и неспособной отделить свою жизнь от прочитанных историй, – должно быть, Хелен ждала, что я пойму ее действия и что-нибудь скажу. Я припомнила те паузы, то, как она смотрела на меня, ожидая реакции, и едва не застонала вслух. Какой идиоткой я, наверное, ей кажусь!

Может, она и сама чувствует себя глупо, зная, что шутка дала осечку. Может, считает, что мой сон не был настоящим, что я его придумала. Мимолетная идея, которая значила так мало, что я о ней забыла и приняла «воспоминание» Хелен за чистую монету.

Говорить что-то было уже поздно – Хелен добралась в воспоминаниях до старших классов, и было бы слишком грубо ее прерывать для запоздалой реакции на розыгрыш. Придется подождать, пока она даст такую возможность.

Я не могла сконцентрироваться на ее словах, может, потому, что слишком сосредоточилась на необходимости поймать возможность заговорить самой. Рассказ казался отстраненным и нереальным, вторичным, будто Хелен просто пересказывала заученное. Может, это была моя вина: вероятно, она думала, что должна рассказать все правильно, в нужном порядке, поэтому выпестовала для меня историю заранее. Но я скучала по живым, спонтанным и суетливым впечатлениям, бившим ключом в тот день, когда Хелен говорила о проведенных в Париже годах.

Вскоре мы добрались до времени, когда юная Хелен Ральстон приняла радикальное, судьбоносное решение уехать из Америки и изучать искусство в Глазго.

– Но ты все это знаешь, – быстро сказала Хелен. – И я рассказала тебе про Париж…

– Постойте, постойте, – я подняла руку. – Помедленнее, сдайте назад. Вы не рассказывали мне про Глазго – совершенно. Я примерно понимаю, почему вы уехали, но не вполне…

– Что ты хочешь сказать – «не вполне»? Я сказала: из-за его писем. Полагаю, я в него влюбилась. Ну, не первый раз, когда такое случилось. Знаешь ли, у меня все еще есть те письма! Я могу их показать.

– Я не сомневаюсь в ваших словах, – быстро ответила я. – Но что произошло после того, как вы переехали в Глазго? Про это вы мне ничего не говорили.

Прежде чем ответить, она смерила меня долгим взглядом исподлобья – как хищная птица, раздумывающая над тем, стоит ли бросаться на добычу.

– Но ты ведь знаешь, не так ли, – это едва ли был вопрос.

– Я читала лишь одну сторону истории. И действительно хотела бы услышать вашу.

– Не вижу, зачем. Уверена, ты можешь сама ее представить. Почему люди интересуются женщиной только из-за ее связи с мужчиной, каким-нибудь знаменитым мужчиной?

– Это неправда.

Хелен не слушала.

– Письма от людей, которые желают узнать правду! Так они говорят, но хотят вовсе не правду, только сплетни. Пыталась Хелен Ральстон покончить с собой, потому что Вилли Логан от нее ушел, или пыталась от него сбежать? Или он тут вообще ни при чем и просто случайно там оказался? То, что случилось, случилось больше семидесяти лет назад. Важно ли, почему это случилось?

– Это важно для меня – я хочу услышать вашу историю.

Ее глаза блеснули.

– Тогда зачем постоянно спрашивать про Логана?

– Я не… я не собиралась. Я хочу знать, что произошло с вами. Что вы думаете о разных вещах. Все. Ваше детство, ваша юность, время, проведенное в Глазго и Париже, все остальное. Я знаю, что вы были с Логаном недолго. Неполные два года из девяноста семи – это немного. Но это – часть вашей жизни, то, что случилось с вами после двадцати…

– Правда…

Я заткнулась.

Она наклонилась вперед, приковав меня к месту взглядом глубоко посаженных выцветших голубых глаз. Пальцы как когти впились в подлокотники кресла.

– Правда в том, что я не знаю, почему Хелен Ральстон выпрыгнула из того окна – или ее вытолкнули. Это случилось с другим человеком. Я об этом ничего не помню.

Я знала, что серьезные травмы порой приводят к потере памяти, но вспомнив о том, как Хелен вернула мне мой сон под личиной собственного, усомнилась в ее словах.

– Понятно. Но вы упоминали дневник…

– Да, и я тебе его покажу. Ты все их увидишь, в свое время.

– Спасибо. Это мне очень поможет. И не будем больше про тот августовский день. Но вы не против поговорить о чем-то еще что случилось, прежде чем вы покинули Глазго и В. И. Логана?

Она слегка пожала плечами.

– Что ты хочешь знать?

– Про остров. Ахлан. Не могли бы вы о нем рассказать?

Раздался резкий щелчок, и мы обе взглянули на магнитофон, который выключился автоматически. Я потянулась к нему:

– Все в порядке, у меня есть запасная кассета в сумке.

– Я бы чего-нибудь выпила. Рот совсем пересох.

Я поднялась.

– Принести вам еще воды? Или еще чего-нибудь?

– Почему бы тебе не найти Клариссу, тогда мы все сможем сделать перерыв.