Едва прибыв в Мексику, Троцкий вплотную занялся разоблачением судебных фальшивок, их причин и вероятных последствий. 20 января он написал статью «Семнадцать новых жертв ГПУ», которая под различными заголовками была опубликована в нескольких странах.[1436] Статья предшествовала процессу, была написана под впечатлением только что появившегося советского сообщения о раскрытии «нового заговора». Будущие подсудимые характеризовались как старые революционеры, являвшиеся одно время единомышленниками Троцкого, которые позже отреклись от оппозиции. За этим последовала череда статей, заявлений, писем, обращений, в которых разоблачался «большой террор». 30 января Троцкий записал на пленку речь для американского киножурнала, в которой приводились факты лжи и фальшивок на московских процессах.

Особое значение он придавал выступлению на массовом митинге в Нью-Йорке, созванном Американским комитетом защиты Троцкого. На митинге, состоявшемся 9 февраля на нью-йоркском ипподроме, присутствовало около шести с половиной тысяч человек — цифра весьма значительная для такого рода инициативы. Речь Троцкого вызвала бурю эмоций.[1437] Объяснив истинный смысл того, что происходит в Москве, Троцкий особое внимание уделил своему предложению о создании открытой и беспристрастной следственной комиссии. «Я заявляю: если эта комиссия признает, что я виновен хотя бы в небольшой части тех преступлений, которые взваливает на меня Сталин, я заранее обязуюсь добровольно отдаться в руки палачей из ГПУ. Надеюсь, это ясно. Я делаю это заявление перед лицом всего мира. Прошу печать разнести мои слова до самых глухих уголков нашей планеты. Но если комиссия установит, что московские процессы — сознательный и преднамеренный подлог, построенный из человеческих нервов и костей, я не потребую от своих обвинителей, чтоб они добровольно становились под пулю. Нет, достаточно будет для них вечного позора в памяти человеческих поколений! Слышат ли меня обвинители в Кремле? Я им бросаю свой вызов в лицо. И я жду от них ответа!»

Обвинители в Кремле, безусловно, читали эту страстную речь, но готовились они не к ответу по существу, а к ответу кровавому — к физической расправе с Троцким, Львом Седовым и другими разоблачителями тоталитарного режима.

В то время как Американский комитет защиты Троцкого готовил контрпроцесс, сам главный обвиняемый, ставший обвинителем, публиковал новые материалы, разоблачавшие сталинскую клевету. Сдвоенный мартовский номер «Бюллетеня оппозиции» за 1937 год был почти полностью посвящен московским фарсам.

В этих материалах особое внимание обращалось на очевидные ляпсусы в обвинениях на январском процессе. Наиболее показательными были два скандальных момента. Связь Радека с Троцким обосновывалась на процессе тем, что парижский корреспондент газеты «Известия» В. Ромм, представлявший Радека, встречался с Троцким в Булонском лесу в конце июля 1933 года. По этому поводу в «Бюллетене оппозиции» не только ставились вопросы, которые могли бы «конкретизировать» обвинение, например, прибыл ли Троцкий пешком или на автомобиле, появился один или в сопровождении, как выглядели сопровождавшие лица, если таковые были, почему было избрано такое неудобное место для свидания. Но главное, на основании документов и свидетельств было показано, что с Роммом Троцкий никак не мог встретиться, так как находился в 500 километрах от столицы — в Ройане, где в день прибытия его видели многочисленные полицейские чиновники.

Второй эпизод, связанный с Пятаковым, был бы еще более пикантным, если бы за ним, как и за первым, не прослеживались потоки крови. Троцкий придал разоблачению этой истории особое значение. Речь шла о показаниях Пятакова, будто он летал на свидание к Троцкому в Норвегию из Берлина, где находился в командировке по линии Наркомата тяжелой промышленности (он был заместителем наркома), в декабре 1935 года.

Тот факт, что Пятаков действительно пребывал в Берлине в это время, подтверждался источниками.[1438] Но вот полет в Норвегию опровергался многочисленными документами. И дело не только в том, что в показаниях была масса нестыковок: путь от аэропорта до Вексаля, где проживал Троцкий, занимал два часа, тогда как Пятаков говорил, что он ехал на свидание 30 минут. Где же происходило свидание? Вылететь в тот же день назад Пятаков не мог. Где он ночевал? Главное, однако, состояло в том, что, согласно справке аэропорта Хеллер, — единственного места в Норвегии, где мог совершить посадку самолет из Германии, там в промежутке между сентябрем 1935-го и маем 1936 года ни один иностранный аэроплан не появлялся.[1439]

Троцкий полагал, не имея к тому оснований, что фальшивые обвинения, особенно те, лживость которых элементарно доказывалась, смогут привести к ликвидации сталинского господства. Он говорил об этом Хейженоорту сразу после январского судебного процесса именно в связи с показаниями Пятакова: «Подобно ворону, который может обрушить лавину, история с самолетом Пятакова может стать началом падения Сталина». И через два дня — тот же мотив: «Это будет дорого стоить Сталину».[1440]

Можно ли оценить эти и подобные им высказывания иначе, нежели как своего рода маниловщину? Вряд ли. Что могло вызвать падение Сталина? Вмешательство извне? Но оно было нереальным, особенно в условиях, когда руководители западных держав играли с советским диктатором в политику коллективной безопасности. Внутренний взрыв? Но к 1937 году недовольство населения было уже запрятано так глубоко, что необходимы были десятилетия, чтобы пробудить хотя бы минимальную социальную активность. Подобно утопавшему, хватавшемуся за соломинку, Троцкий уходил все дальше в дебри утопии о возможности свержения советского диктатора.

К концу марта 1937 года в сотрудничестве с европейскими комитетами Американский комитет сформировал комиссию по расследованию обвинений, предъявленных Льву Троцкому на московских процессах. Председателем комиссии стал Джон Дьюи, почтенный ученый всемирной известности.

Выдающийся американец, приближавшийся к 80-летию, согласившись стать во главе такого утомительного и опасного предприятия, каковым была комиссия по расследованию советского «большого террора», проявил незаурядное мужество.

Профессор Дьюи, в свое время окончивший университет им. Джонса Гопкинса в Балтиморе, затем преподавал в ряде американских университетов, а с 1904 года в Колумбийском университете в Нью-Йорке. Он получил заслуженную популярность своей философско-педагогической теорией прагматизма, разработкой прогрессивных методов обучения, был автором многих монографий. Сухощавый и подтянутый, известный повсеместно как человек неподкупный и мудрый, Дьюи был идеальной фигурой для руководства контрпроцессом.