– Так он сам велел…– виновато развела руки в сторону Мирава.

– Дурень! Хочет головы лишиться…– вздохнула Дива. – Делай, что я сказала. Пусть хоть Родом себя провозглашает – он всего лишь «брат Есений». Предупреди, чтобы все его только так именовали!

Дива прошла в горенку, где за столом возле печи уже восседал Есений, крепившийся жареными куриными крыльями, запивая последние медовым переваром. Перед ним на скатерке стояло несколько мисок с зеленью, репой и черникой, а также посудина с солониной и нетронутая крынка с простоквашей.

– Сестренка! – младший сын Гостомысла приподнялся, отер тряпицей замасленный рот, и, отставив блюдо, поспешил к сестре с распростертыми объятиями. Поцеловал ее с улыбкой, покрутил за руки, оглядел ласково.

Дива же не сразу его признала – такой он был нарядный и блестящий, точно принц какой заморский и далекий. Новая причудливая прическа смотрелась несколько необычной и даже вычурной для мужей их родного города. На плечах поверх расписных кафтанов красовался ниспадающий до пола алый плащ с массивным меховым воротником, какой она не у каждого боярина встречала. Шею княжича украшал внушительный медальон на увесистой цепи, отделанный огромными изумрудами. На пальцах сверкали лалы и адаманты. Стопы княжича были обуты в добротные кожаные сапоги заморской работы – в чем не было сомнений, судя по затейливому шву – какие даже в базарный день не сыщешь на рынке. Да и какие не каждый кожемяка выделает.

– Еся, давно от тебя не было вестей. Ни записочки…– улыбнулась Дива брату. Ей было радостно видеть его преуспевающим, а не жалким, как в последний раз. Кажется, толк из него вышел…

– Я в Изборске время коротал. Вот решил выбраться: тебя повидать да сестер. Как вы тут поживаете?

– У нас все гладко: Роса замуж вышла. За тиуна. Если помнишь его…А я дочь этим летом родила. Ендвиндой назвали… – улыбнулась Дива. – В остальном по-прежнему…

– Я очень рад это слышать…Ты стала еще красивее, чем прежде! – похвалил Есений.

И правда. С появлением в ее жизни крохи, Дива заметно переменилась. Движения ее сделались плавными, походка – мягкой. Исчезла угловатость, свойственная подросткам и юным девам. Фигура приобрела женственные очертания. Взгляд стал ласковее. А как ранимо было теперь ее сердце! Она и прежде отличалась добротой души. Но ты было другое. То была щедрость, широкий нрав княжеский, не привыкший мелочиться по пустякам. Но в ней не было прежде особенных переживаний. Она сочувствовала одиноким старушонкам да брошенным котятам. Но не поверженному противнику, обоснованно полагая, что он сам виноват в своих несчастьях. И потому больше всех радовалась победам Новгорода, не думая об их цене. Теперь же, когда она слышала о жестокости этого мира, ее душа разрывалась на части. Если где-то страдали, плакали и гибли люди – она печалилась так, как если б все они были ей знакомы. Хотя зачастую это оказывались не просто неведомые чужаки, а враги, жаждущие богатств словенских. А если вдруг несправедливая богиня касалась своим перстом малых деток да сирот – Дива лишалась сна, на ее глазах то и дело наворачивались слезы, которые она была не в силах сдержать. Она стала ранимее и слабее, но зато в ее жизни появилось счастье.

Оглядев сестру с улыбкой, Есений продолжил, вздыхая.

– Сестренка, такое дело…Золото, что ты мне в прошлый раз давала на нужды – иссякло у меня вконец…

– Как это «иссякло»? – лицо Дивы вытянулось в изумлении. – Я ж тебе свое вено целиком отдала! Да на то злато и каменья можно было ни одну деревню отстроить да скотины закупить целое стадо! – Дива негодовала, потому как действительно отдала ему весь тот сундук с драгоценностями, что еще ее первый жених Радимир с собой из Изборска привез в качестве дара невесте от новой семьи. Сделала она это не просто так. А для того, чтоб юный княжич подальше укрылся, ведь в Новгороде ему небезопасно.

– Это все верно, что ты говоришь. Но дела мои не пошли там. Как-то разлетелось все по мелочам…

– Ах, значит, еще и по мелочам?! – Дива вмиг вышла из себя.

– Не так много там было, как кажется, – вздохнул Есений. – Ничего особенного себе не позволял. Одежи купил – пару кафтанов да опашню парчовую на выход, обувки, коня справил…Чуть не женился я там к тому же…Все, кажется, вроде пустяки. Но ты меня знаешь: я дешевки не беру, чтоб дважды не платить. Средств и так нет совсем…– сетовал Есений. – Скакуна заморского взял – ты же знаешь – наши совсем никуда не годятся…А там, глядь, уже зима. Хвать, а саней нету…Без саней нынче никак…Кроме того, в доме, где я какое-то время обретался – свои нужды имелись – пристройки потребовались. Я думал – женюсь, все на пользу. Да не получилось ничего… А злата уж нет, все в сараях да в приданом бывшей невесты осталось…Потом еще съездил с одним купцом за море. Мир, думаю, надо ж поглядеть. А то сидим сиднем, не знаем ничего в захолустье своем. А у него там торговые дела не задались…Местные насели, чуть товар не сгрузили… Пришлось выручать…Ты ж знаешь, я друга в беде не брошу…Ну и понеслась…Потом оружие мне потребовалось…Я ведь с одними разбойниками еще поладил…

– Хватит! – гаркнула Дива, сделав жест, повелевающий замолчать. Ее горло сдавили возмущение и протест. – Значит, ты послежде, как прокутил огромную сумму, незаслуженно полученную тобой, просто так от меня…Значит, после этого ты приходишь меня «проведать» и попросить еще?!

– Я бы не пришел, коли б ни нужда. А куда мне было кидаться за помощью, как не в семью? Кроме того, понимаешь, экая беда…Я ведь еще задолжал немного… – признался княжич. Глаза Дивы почти вылезли на лоб, после того как Есений тут же нацарапал на бересте несколько символов, выражающих сумму долга.

– Твои сложности, пустопорожний болван! – заорала Дива почти также громко, как сам князь и его дитя. Теперь она злилась не только на брата, но и на себя. Какая же она была дуреха, что доверила этому глупцу целое состояние в стремлении уберечь его от самого себя и гнева князя. Гнева пока не было, правда. Но зная этого растяпу Есения, он мог одним неуместным высказыванием навлечь бурю на себя и всех остальных, в том числе, и на нее саму. Подальше от беды она тогда его отправила в надежде, что он обоснуется и будет до конца жизни в достатке. В случае чего надеялась, что еще можно будет у него укрыться! Надо признать, она и сама была не святая: пару раз позволяла себе издержки, которые чуть не закончились расправой, но это… Это переходит всякие существующие границы! Ее собственные траты ничто по сравнению с расходами Есения! – Иди-сражайся, плотничай, торгуй, нанимайся в подмастерье, в конце концов! Сам выпутывайся!

– Сестренка, ты ж знаешь, какой из меня боец…– Есений уже не представлялся могучим воителем, как прежде. Теперь он был в образе удачливого князя-путешественника и умелого торговца в едином лице.

– Ну с разбойниками же ты «ладил»! – ехидно цитировала Дива его собственную браваду.

– Ну, там немного не так все было…У нас имелся общий замысел…– начал Есений.

– Тогда остается только одно – скрываться от тех, кто ждет от тебя возвращения долга! Беги со своим купцом снова за море! Корабль, надеюсь, у вас не изъяли за долги?! – вопила Дива.