немного замялся, покосившись на Милу. — Ну… в общем, не совсем приличные леди из совсем не приличных мест. Но они, как и остальные, были преисполнены горем и жаждой освободить свою дорогую королеву. И когда это горестное войско разбила армия империи у стен Мидденхола, и когда свершилось Вознесение Силестии и Зулу, тогда и появились первые Сакраментальные Девы. Святое сияние, которое выжгло глаза белланийским вдовам, сделав из них великих мучениц, повлияло и на тех добрых леди из борделей, но немного по-другому. Их тела вновь стали невинными, а кожа изгладилась и перестала стареть, и волосы их окрасились в чистый белый цвет, какими бывают облака. Голос их тоже наполнился божественной красотой, но говорить они больше не могли, и лишь пели, наполняя сердца других людей храбростью. Но хоть время было больше не властно над их красотой, умирать они все равно умирали, как и обычные люди. С тех пор в Белланиме живут Сакраментальные Девы, которых готовят к этому титулу с самого раннего детства. Естественно, выбирают их не из тех неприличных домов, откуда вышли первые святые, но в качестве уважения к традициям, перед тем, как стать настоящей Сакраментальной Девой, послушница должна провести одну ночь в борделе. Конечно, тут стоит сказать, что никаких постыдных обязательств она там не выполняет, и просто сидит на кровати и молится. Да и бордели эти уже давно переделаны в храмы, так что ничего там такого плохого не происходит. Даже выпивки, и то нет. Про них, кстати, тоже есть строки в Одаороз.

Падшие телом, но все же любимы

Верой и сердцем неразделимы

С плененной царицей своей

…

Трубы завыли, мечи оголились

Печалью наполнив поля

И были там девы, что солнцем светились

И гимны святые трубя!

Напел как мог Феликс.

— Ну и напридумывают же своих этих ритуалов, понимаешь. — с ухмылкой проговорил Хольф. — Девы, песни… — он качнул головой — дескать вот какая глупость, а затем сделал глоток медовухи, которую он тоже где-то умыкнул по дороге в пещеру. — Нет чтобы как старый Хольф, почитать Короля-бога. Тому-то уж точно не нужны всякие эти ваши штуки-прибауки. Просто поднял кружку, — Хольф повторил озвученный жест, — да и выпил в его честь! — и с этими словами он покончил с остатками меда.

— Так что там с этой девой, о которой ты говорил? — поинтересовался Дэй. — Неужто покорил ее сердце?

— Чего уж там. — с печальной улыбкой проговорил Феликс. — Я просто видел ее, вот и все. Им запрещается вступать в брак, да и не так часто они появляются на свет. Ну, я говорю в том смысле, что они не покидают Призрачного Храма Силестии. Может поэтому люди, которые не так хорошо знакомы с белланийской верой, про них так мало знают. Белланима их очень ревностно стережет, можно даже сказать, что они самые что ни на есть святые реликвии. Но, стоит их хоть разок увидеть — и уже не отвести взгляда, и мысли еще долго будут возвращаться к ним. Это как наваждение.

Выслушав рассказ Феликса, Милу вдруг перевел взгляд на Эна.

— А у вас, господин Эн?

— Что «у меня»? — хмуро переспросил молодой ювелир.

— У вас есть леди?

Феликсу показалось, что после этого вопроса, все, как и он, затаили дыхание. Уж больно испытывающим стал взгляд Эна, которым тот одарил чрезмерно любопытного мальчишку. В его темных глазах блеснуло золото костра, и он мрачно проговорил:

— Все неправда.

— Что именно? — Дэй подался вперед и посмотрел прямо в глаза Эна, будто пытаясь в них что-то прочесть. Или наоборот, передать что-то без слов. Эн же ответил на его внимательный взгляд своим, не менее сильным.

— Любовь. Столько песен и сказаний про эту несокрушимую силу придумано, и все неправда. Разве любовь сильнее всего?

— А разве нет? — Феликс ощутил прилив негодования, хотя Эн сейчас казался даже страшнее и величественнее чем когда-либо прежде. — История про Флоренца и Лайтерию, Зигмура, Мив-Шера. Да даже история Силестии и ее Святых Вдов. Разве это не подтверждения силы любви?

— О какой силе ты говоришь, никс? — Эн посмотрел на него сверху вниз, задрав подбородок. — Ты называешь это любовью, но я вижу один лишь неотвратимый страх. Вот сила, которая испокон веков властвует над сердцами людей. Лайтерия, о которой ты сказал, пошла против воли отца не ради любви к смертному. Страх разлуки с принцем двигал ей, разве не так? Будь любовь сильнее страха, то никому из этих героев не пришлось бы страдать из-за долгой разлуки. Но все эти люди боялись физически потерять друг друга, стремились вновь быть вместе, и поэтому совершали подвиги, якобы ради любви, но на самом деле ими двигал самый настоящий страх. Любовь будет сильнее лишь тогда, когда двое смертных, мужчина и женщина, где бы они не были, будут счастливы, пусть и навечно разлучены.

Феликс открыл было рот, но так и застыл, не находя нужных слов. В то же время около него встала косматая тень, и маленький никс почувствовал злое напряжение, повисшее у костра.

— Ты, значит, хочешь сказать, что моя дорогая Солвиг не любима, так?! — прохрипел Хольф, сжимая в руке свой двуручный топор. — Мне плевать кто ты там есть, но говорить такие слова старый Хольф тебе не позволит!

Феликс ощутил, как холодный ветер прорвался к их костру, заставив языки огня затрепетать в яростном танце. Эн одарил старого пирата вызывающим взглядом, от чего у никогда не показывающего страха Хольфа на висках выступил пот, и тот еще сильнее перехватил свой топор, но так и не решился действовать дальше. На помощь пришел Эскер, который мигом среагировал, встав перед Хольфом, и загородив его от источающего ледяную невозмутимость Эна, который так и продолжил сидеть на своем месте, не шелохнувшись, и, казалось, вообще отрешившись от мира.

— Мы проделали такой длинный путь не для того, чтобы поубивать друг друга в глупых распрях. — проговорил он, безуспешно пытаясь выхватить из рук Хольфа топор. — У каждого есть свои слова… — он дернул топор, но Хольф даже не заметил эту его ничтожную попытку. — И каждый волен этими словами делиться, но тебя никто не заставляет принимать их.

Хольф, тяжело дыша из-за накопившегося в его сердце гнева, еще раз посмотрел на Эна выпученными глазами, а затем все же опустил оружие.

— Солвиг любима. — с вызовом проговорил он, будто кто-ты пытался это оспорить. — И Хьярти. — тут лицо Хольфа вдруг исказила великая скорбь, и он заплакал. Повернувшись ко всем спиной, он с силой метнул топор в каменную стену пещеры, и тот с