Медленно выдохнув, Феликс осторожно сделал несколько шагов в направлении белого древа, боясь, что застывшие вокруг серебряные воины в любой момент могут попытаться остановить его или даже атаковать, но все обошлось. Призраки продолжали свою бесконечную мелодию, в то время как хрустальный гроб мирно покачивался на белоснежных ветвях.

С бешено стучащим сердцем, Феликс приблизился к нему и посмотрел на лежащее внутри тело. Это был дивной красоты молодой мужчина, облаченный в царственные одежды, с белой кожей цвета чистого снега, и таинственно-изящным, как у арлекинов, лицом. Всю его голову и руки покрывали необычные сверкающие узоры, которые переливались и мерцали загадочным звездным сиянием. У него были такие же длинные брови, как и у шалаль, только кончики их еще и завивались, что делало их еще сильнее похожими на усики бабочек. Но самым запоминающимся в его виде были светлые волосы. Они были настолько длинными и гладкими, что не умещались в гробнице, и серебряным водопадом падали на землю, уходя дальше, обвиваясь вокруг дерева и веток. И именно на них и был подвешен сам гроб. Кроме того, по ним то и дело проходили волны космического света в такт биения сердца.

Осматривая гробницу Обериля, внимание Феликса привлек и еще один непривычный объект. Он висел прямо над головой короля, и напоминал золотой колокол, но когда Феликс повнимательнее присмотрелся к нему, то понял, что это был просто перевернутый котел. Языком же служил стеклянный меч в его центре.

Словно по велению чьей-то сильной воли, Феликс ухватился за прозрачный меч и попытался его вытащить, но у него ничего не вышло. Зазвонить в этот импровизированный колокол тоже не получилось, так как меч не желал двигаться ни в какую сторону. Но от прикосновения к нему на котле появлялись слова — сначала на языке шалаль, а затем уже и на кальдерийском:

Когда морозы грянут

Вспыхнет тьма

На небо упадет слеза

Закрыв собою свет лучистый

Когда немые запоют

Когда слепые станут видеть

А тот, кто слышал — станет глух

И плачь блаженных будет слышан

На небе черная звезда

В колодце мертвая вода

И тенью скрытая судьба

Забьет тогда в колокола

Тогда во тьме, при свете дня

Прольется из огня вода

И камень в воздух превратится

А что мертво — то возродится.

— «Что мертво — то возродится». — повторил Феликс, завороженно глядя на узорчатые стихи.

Сглотнув ком в горле, он еще раз посмотрел на укутанное в драгоценную ткань тело Короля-Чародея. Вот он, лежит, не мертвый и не живой, самый настоящий герой из сказок. Его тонкие руки с острыми ногтями покоились на груди, и на левой ладони не доставало указательного пальца. И как только Гелиос решился на такой кощунственный поступок? Феликс не мог поверить, что кто-то может вот так запросто отрезать палец, да еще и самому Оберилю Прекрасному.

Все еще рассматривая тело, Феликс вдруг задел ногой предмет, прислоненный к краю хрустального гроба, и тот с глухим звуком упал на траву. Посмотрев вниз, Феликс увидел еще один меч. Более того, это был не какой-то неизвестный, а его собственный меч, который Феликс выронил, когда отбивался от атак черного всадника. С удивлением подняв его, он внимательно осмотрел острое лезвие. Там, где оно соприкоснулось с каменным клинком врага, шла глубокая черная трещина, словно пораженная неизвестной болезнью. Клинок был больше не пригоден для битвы, и мог в любое мгновение обломиться, но Феликс все равно засунул его обратно в пустеющие ножны.

— И как он только тут смог оказаться? — спросил Феликс, переведя взгляд с ножен на Соль, которая сейчас обнюхивала волосы Обериля. — Может быть Дэй его принес? Точно, он мог найти его по дороге к замку! Наверное, поэтому он сюда и пришел. А оставил его, чтобы мы знали, что он тут был!

Теперь все стало понятно, и Феликс стал думать, что ему делать дальше? Вокруг поляны клубилась уже привычная ему густая тьма, и никаких других путей выхода он не видел. Его взгляд прошелся по белоснежным рукам Обериля, задержавшись на том пустом месте, где раньше был указательный палец. Может, как и Гелиос, отрезать у него второй палец, чтобы тот показал выход?

— Ну уж это совсем дикость. — вслух проговорил Феликс, сам поразившись такой непривычной для него мысли. — Да и как отрезать? — спросил он у Соли. — Разве что сломанным мечом…

Тут, по правую руку от него вдруг возник новый солнечный призрак. Это был высокий мужчина в тяжелом балахоне и длинной сумкой, перекинутой через плечо. Но Феликсу не пришлось даже всматриваться в его лицо, чтобы узнать кто это. Он уже столько раз видел его статуи, что даже удивился, насколько точно они передают его царственные черты. Держа в руках нож, призрак первого императора Стелларии склонился над телом Обериля, а затем вновь поднялся, сжимая в руке яркий пучок света. Обернувшись назад, Гелиос что-то беззвучно проговорил, а затем отступил от гроба.

— Вот оно. — всполошился Феликс, потянув Соль за поводья, и направившись за удаляющимся привидением. — Пойдем за ним и выберемся из этого места. О благочестивая Дочь, только бы он не растаял на полпути, оставив нас бродить во тьме.

Но призрак Гелиоса и не думал покидать Феликса. Время от времени его призрачные очертания полностью исчезали, но пучок света, который он держал в руках, так и продолжал светить, словно путеводная звезда. Феликс шел по темным закоулкам и коридорам, уже не понимая где он находится. Иногда это были увешенные гобеленами деревянные комнаты, а иногда и целые пещеры из малахита и другой ценной породы камня. Несколько раз золотой свет выхватывал огромные колонны актовых залов, украшенные витиеватой резьбой и самоцветами. А еще рядом с Гелиосом порой появлялись и другие люди, скорее всего его спутники из прошлого похода. Среди них был даже высоченный ферасиец, с длинной бородой и густыми бровями. А еще женщина, которая показалась Феликсу смутно знакомой, хотя он так и не смог как следует рассмотреть черты ее лица, так как она быстро растворилась в воздухе. Но никого из первых преторов Феликс рядом с Гелиосом так и не увидел. Должно быть они занимались не менее важными делами в империи, или даже не знали о том, чем занят их правитель.

Золотистая фигура Гелиоса вскоре привела его в освещенный лунным светом лес, такой обширный, что куда бы Феликс не глянул, всюду деревья уходили в далекие дали. Их стволы были настолько прямыми и однотипными, что походили на