Комментаторы не обратили внимания на оговорку в тексте конституции, которая в свете позднейших событий приобрела чуть ли не пророческое звучание. По словам Войтылы, утвержденный им порядок голосования сохранялся также и в том случае, если римский папа отречется от престола сам. Поскольку ни один легальный понтифик после 1415 года не уходил в отставку, эти слова сочли, должно быть, пустой формальностью. Не таковой они были для Иоанна Павла II, чье здоровье заставляло его задумываться над подобным исходом. Сам он так и не прибег к такому решению, но его наследник, Бенедикт XVI, как известно, воспользовался шансом сполна[1263].

* * *

В 1997 году сбылось сразу две мечты Войтылы: он посетил Боснию и Ливан. Недавние войны в обеих странах живо напоминали о себе. В Сараеве прямо перед визитом римского папы обнаружили мощную бомбу, заложенную недалеко от трассы, по которой он должен был проехать. В случае взрыва понтифик бы не пострадал, но среди зрителей жертв было бы немало. Впрочем, привычных толп вдоль маршрута его следования не наблюдалось. Война превратила Сараево почти исключительно в мусульманский город.

Реалии междоусобного конфликта дали о себе знать уже на летном поле Сараева. Среди встречавших отсутствовал член президиума Боснии и Герцеговины от сербов Момчило Краишник, не звучал национальный гимн, не развевались флаги. Понтифик, как видно, ожидал чего-то подобного. Поэтому лейтмотивом своих речей сделал известный призыв польского епископата немецкому: «Мы прощаем и сами просим прощения». Он использовал его в семи боснийских проповедях из девяти[1264].

В Ливане сохранялась хрупкая стабильность. Горячая фаза войны закончилась здесь в октябре 1990 года, когда государство фактически утратило суверенитет: большую его часть теперь контролировали просирийские силы (признаваемые за официальное правительство страны), а юг находился под властью произраильских группировок. И там и там жили христиане, правда, разных деноминаций. То и дело вспыхивали конфликты, грозившие разжечь новую войну. В июле 1993 года Израиль провел военную операцию против шиитского движения «Хизбалла», чтобы прекратить обстрелы своей территории со стороны Ливана. А в 1994 году бейрутские власти обрушили гонения на правохристианский блок «Ливанские силы», приговорив его лидера Самира Джааджаа к нескольким пожизненным заключениям.

Для мирового сообщества (за исключением правозащитных организаций) все эти события остались на периферии внимания. Главным было то, что в стране больше не грохотали пушки. Но Иоанн Павел II продолжал следить за происходящим. В конце 1995 года он созвал в Риме синод епископов, целиком посвященный положению в Ливане. Заключительная декларация синода призывала вернуть государству независимость и прекратить междоусобицу[1265]. В глазах международного сообщества Ливан и так был независим — открыто заявлять о его несуверенности, кроме римского папы, позволяли себе разве что лидеры исламских государств, враждовавших с Ираном и Сирией. Понтифик и здесь шел против течения.

Один из журналистов, летевших в папском самолете, шутливо предложил понтифику заранее отпустить всем присутствующим грехи, если вдруг произойдет теракт. «В реальной опасности я нахожусь только на площади святого Петра», — заметил позднее первосвященник, вспомнив об этой реплике.

В отличие от Боснии, где к гостю из Ватикана отнеслись скорее равнодушно, Ливан, наоборот, охватило невиданное ликование. На 9-километровой трассе из аэропорта в президентский дворец его встречало до полумиллиона человек. В толпе можно было увидеть женщин в паранджах, махавших пластиковыми флажками — ливанским и ватиканским. Портреты Иоанна Павла II красовались даже на фасадах мечетей.

Во дворце главы государства, маронита Ильяса Храуи, Войтылу встретили представители шиитов, суннитов и друзов, а сам президент преподнес гостю праздничный торт в честь дня его рождения, не смущаясь тем, что он должен был отмечаться лишь через неделю. Улемы и муфтии присутствовали на мессе в Бейруте, на которую также собралось невероятное количество зрителей. Неудивительно: римский папа открыто говорил о том, что местные жители могли обсуждать лишь между собой, — об оккупации юга страны, о присутствии иностранных (сирийских) войск, о не лучшем состоянии экономики и т. д. Правда, в послании по результатам синода епископов, которое Иоанн Павел II доставил в Бейрут, не упоминались Израиль и Сирия (как их не упомянул и президент Храуи в приветственной речи), но постоянный акцент папских речей на вопросе суверенитета не оставлял сомнений, на чьей стороне его симпатии[1266].

В апрельском Сараеве было неожиданно морозно, падал снег, и Войтылу трясло от холода. В майском Бейруте, напротив, стояла жара. Будь на месте римского папы человек со слабым здоровьем, такой перепад мог бы его подкосить. Но первосвященник, хоть уже пожилой и с трудом передвигавший ноги, за годы спортивных занятий хорошо укрепил иммунитет[1267].

* * *

Аналогичный перепад температур ждал его и в конце мая, когда он из раскаленного Рима прилетел в студеный Вроцлав, где столбик термометра поднялся всего до девяти градусов. Долгожданному паломничеству на родину предшествовала апрельская встреча в Ватикане с президентом Квасьневским, а ту в свою очередь предварял польский референдум о новой конституции, в которой среди прочего содержался конкордат со Святым престолом. Конституцию утвердили, но это нисколько не помешало депутатам продолжать спорить насчет договора с Апостольской столицей.

Поводом для паломничества в Польшу было закрытие Международного евхаристического конгресса во Вроцлаве. В заключительной мессе наряду с римским папой участвовало до трехсот епископов и около тысячи священников со всего мира, а также православные, протестанты, иудеи и мусульмане.

Наместник святого Петра использовал эту поездку для пропаганды своего видения Европы как бастиона христианства. Маршрут его пролегал по следам святого Войцеха и королевы Ядвиги, которую он тут же и канонизировал. Готовясь к визиту, Войтыла месяцем ранее посетил Чехию — страну, с которой Войцех начал свою христианизаторскую миссию.

В Чехии, как и вообще в Европе, власть понемногу забирали левые. Правоцентристский премьер Вацлав Клаус, этот чешский Бальцерович, который при поддержке христианских демократов осуществил либеральные реформы, терял почву под ногами. Сначала его невзлюбили словаки, сильно пострадавшие от экономической трансформации, — это привело в конце 1992 года к распаду страны. Потом, в обстановке внутриблоковых свар и коррупционных скандалов, от Клауса отвернулись и чехи. Конец 1997 года подвел черту под деятельностью его кабинета. Совершенно как в Италии, на смену правоцентристу явился банкир-технократ, а затем настала очередь социалистов, хотя главой государства остался старый диссидент Гавел.