Двадцатый год понтификата Иоанна Павла II ознаменовался изданием еще нескольких важных документов. Причем все они увидели свет в течение одного месяца — июля. Некоторые католики шутили, что благодаря Войтыле они попали в клуб «ежемесячной энциклики» и «еженедельного апостольского послания».

Итак, 30 июня 1998 года было обнародовано апостольское послание «Ad tuendam fidem» («В защиту веры»), где определялись наказания для тех преподавателей семинарий, которые нарушат присягу и примутся учить тому, что не вписывается в рамки церковной доктрины (сама присяга была введена в 1989 году). Конгрегация вероучения в тот же день выпустила комментарий, в котором объясняла, что именно можно считать учением церкви. Сотрудники Ратцингера разделили таковое на три уровня: высший — это истина, явленная Господом; средний — истина, основанная на логичном умозаключении или вытекающая из исторической необходимости; низший — разнообразные заявления римского папы и епископов, даже те, что не имеют официального характера. Каждый уровень был проиллюстрирован примером из истории. В частности, истина, вытекающая из исторической необходимости, пояснялась на примере декларации Льва XIII от 1896 года, провозглашавшей ничтожность рукоположения англиканских священников. Это немедленно вызвало новое столкновение с англиканами и недоумение многих католиков.

Шестого июля 1998 года курия издала апостольское послание «Dies Domini» («День Господень»), в котором Иоанн Павел II напоминал пастве, что каждый правоверный католик обязан ходить на воскресную мессу. Не потому, что так велит церковь, а потому, что это — неотъемлемая часть христианского сознания. По сути, это послание дополняло энциклику 1981 года «Laborem exercens»: если первая говорила о том, как трудиться, то новый документ — о том, как использовать выходной.

Наконец, третье апостольское послание, опубликованное в июле, — «Aposto­los suos» («Своих апостолов») — определяло прерогативы местных конференций епископов и вводило правило, согласно которому их решения обязательны к исполнению лишь после одобрения римским папой[1278].

* * *

Когда в 1987 году Иоанн Павел II был в Польше, Ярузельский парировал его обвинения в нарушении прав человека рассказом о германском и американском империализме. В устах польского лидера это звучало как оправдание, попытка смягчить удар, но на Кубе, куда Войтыла прилетел в январе 1998 года, слова об ответственности империалистов за истребление индейцев, эксплуатацию негров и захватническую политику выглядели очень даже к месту, чем не преминул воспользоваться Фидель Кастро, который в своей приветственной речи провел параллель между мученичеством первых христиан и эмбарго, наложенным США на Кубу. «Революция, как и церковь, тоже имеет своих мучеников…» — подытожил лидер кубинской компартии, некогда обучавшийся в школе иезуитов. Иоанн Павел II, со своей стороны, постарался быть любезным с хозяевами: в интервью над Атлантическим океаном назвал Че Гевару искренним борцом за права бедных, и заявил, что благодаря марксистам Куба за последние сорок лет существенно повысила уровень школьного образования и улучшила систему здравоохранения. «В советском блоке было так же»[1279].

Куба была всего лишь второй социалистической страной, которую посещал Войтыла. Параллели напрашивались сами собой. Понтифик и сам по возвращении в Рим высказал надежду, чтобы «плоды этого паломничества для наших братьев и сестер на этом прекрасном острове оказались такими же, как плоды паломничеств в Польшу». Но «Куба — это не Польша», — заранее предостерег его посол Острова свободы в Италии. В самом деле, если уж сравнивать Кубу с какой-то страной, то скорее с Мексикой. Здесь тоже революция куда полнее выражала национальный дух, чем клир. Последний хоть и пользовался уважением, но не мог соперничать с партией. Иоанн Павел II живо почувствовал это на воскресной мессе в Центральном парке Гаваны, состоявшейся 25 января. Четырехсоттысячная толпа с безразличием отнеслась к его словам о недопустимости «государственного атеизма», зато встретила овацией критику неолиберализма, за которой все распознали выпад против внешней политики США. Именно американское эмбарго, введенное в 1960 году, по всеобщему убеждению не позволяло Кубе вырваться из бедности.

Отношение римского папы к экономическим санкциям было известно. Он выступал против санкций, наложенных на Польшу в 1981 году, против санкций, под которые попал Ирак десятилетием позже, и против санкций, от которых страдала Куба.

За восемь лет до визита понтифика, весной 1990 года, когда Иоанн Павел II собирался посетить Мексику, на Остров свободы неожиданно нагрянул архиепископ Бостонский Бернард Лоу — известный правозащитник, экуменист и борец с абортами, человек, высоко ценимый римским папой, который возвел его в ранг кардинала. Идеалист наподобие Войтылы, он вообразил, что настал подходящий момент для вывода Кубы из изоляции, благо его хорошие отношения с Бушем-старшим позволяли рассчитывать на успех.

Визит Лоу явился неожиданностью как для местной церкви, так и для нунциатуры. Судя по всему, архиепископ действовал по собственной инициативе, не проконсультировавшись с римской курией. Оптимизмом его наполняло приглашение, которое Фидель Кастро отправил в январе 1987 года Иоанну Павлу II. Перед поездкой Лоу встретился с Бушем-старшим и получил от него ряд условий, выполнение которых гарантировало бы снятие санкций с Кубы: сокращение армии, проведение свободных выборов и внедрение рыночных отношений. Разумеется, эти условия показались кубинскому руководству неприемлемыми, хотя Лоу согласился даже не поднимать вопрос о политзаключенных. Миссия провалилась, а Фидель воспринял ее как присоединение Ватикана к антикубинской линии США. Он немедленно закрыл для понтифика двери в страну и заявил, что после такого шага вопрос о визите римского папы на ближайшие несколько лет снят с повестки дня[1280].

И вот Иоанн Павел II все-таки добрался до Кубы. Вопрос о санкциях не мог не всплыть снова. Дело было лишь в акцентах. Для кубинского руководства это была основная причина бедности кубинцев, для римского папы же порочен был сам строй, отвергающий учение Иисуса. Войтыла, разумеется, не умолчал о санкциях, однако включил эту проблему в широкий контекст ограничений прав человека. Поэтому его проповеди звучали как выпады и против либерализма, и против марксизма — стиль, уже привычный понтифику и всем ватиканистам. Американский историк Майкл Шон Уинтерс, следя за поездкой, написал: «Подсудимый здесь не Маркс или Адам Смит, а Декарт визит римского папы на Кубу — это не часть битвы с коммунизмом, а часть многолетнего крестового похода против самой современности. Это нечто куда большее, чем конфронтация с Фиделем Кастро»[1281].