вот чего ты хочешь? Расчистить себе путь и снова начать игру на моем поле? А на меня наслать полицию, чтобы они опять разбили мне голову своими латхи? У меня есть недостатки, но раз уж я взялся за какое-то дело, то не отступлюсь. Я вижу связь вещей. Меня не так-то легко провести, особенно если у тебя совесть нечиста.

– Ты говоришь загадками. И наверное, уже опаздываешь на урок. Как бы там ни было, я не желаю больше ничего слушать об этом.

– Ты должен подтвердить это или опровергнуть.

– Что «это», ради всего святого?! – воскликнул Ман, потеряв всякое терпение.

– Когда встретишься с Саидой-бегум в следующий раз, скажи ей, что я готов наполнить ее дом счастьем, если она хочет, чтобы все это продолжалось. Свадьба будет очень скромной, и главное – будущие дети от моего второго брака не должны посягать на права детей, которые у меня уже есть. Брак с Тасним должен оставаться в тайне, даже от моей семьи. Никаких слухов – она, в конце концов, ее сестра; мне надо поддерживать мою репутацию, да и репутацию семьи. Только те, кто уже знает… – Он остановился, потеряв нить разговора.

Ман встал, глядя на Рашида в полном недоумении и качая головой. Вздохнув, он прислонился к дереву, продолжая наблюдать за своим прежним учителем и другом. Затем, глядя в землю, он сказал:

– Я не пойду к Саиде-бегум, и я ничего против тебя не замышляю. Я не хочу разбивать тебе голову. Завтра я еду в Салимпур с отцом. Ты можешь сам написать Саиде, хотя я тебе категорически не советую это делать. Я не понимаю и четверти того, что ты наговорил, Рашид, но, если хочешь, я могу помочь тебе добраться до твоей деревни или к жене с детьми.

Рашид не двигался. Затем он прижал правую руку ко лбу.

– Так что ты на это скажешь? – сердито потребовал у него ответа Ман.

Он собирался зайти к Саиде лишь перед отъездом, но теперь он чувствовал, что должен сразу рассказать ей о встрече с Рашидом и о том, какой тревожный оборот принял их разговор. Он только надеялся, что все это не приведет к каким-нибудь непоправимым последствиям и не испортит его последний вечер перед отъездом.

– Я еще посижу здесь, – сказал наконец Рашид, – и все обдумаю.

Последние слова он произнес с угрозой.

17.4

Ман оставил Рашида на время в покое. Его волновал вопрос о патвари, затронутый Рашидом. Он смутно помнил, что кто-то – не то отец Рашида, не то дед – упоминал патвари. Ман знал, что его друг сочувствует беднякам деревни и ссорится из-за них с родными. Он вспомнил, как они ходили к нищему умирающему старику, из-за которого у Рашида произошел конфликт со старцами перед мечетью. Но Рашид был очень несговорчив, очень многого требовал от других и от себя самого, побуждаемый гордостью и гневом, рвался к тому, что задумал, сметая все на своем пути, и восстанавливал таким образом людей против себя, а себя доводил до полного изнеможения. «Может быть, какое-то конкретное событие потрясло его и настроило таким образом?» – думал Ман. Сначала Рашид отнесся к нему здраво, но постепенно начал воспринимать искаженно. Он по-прежнему давал уроки, но хватало ли этого на жизнь? Судя по его виду, он нуждался. Относился ли он к своим урокам так же добросовестно, как прежде, требуя от учеников безукоризненных алефов? Что думают о нем его ученики и их семьи?

И что думает его собственная семья? Знают ли они, как он живет? Если знают, то почему бросили его в таком бедственном положении? Ман решил, что, приехав в Дебарию, обязательно спросит их напрямую, что они знают, и расскажет то, чего они не знают. И где, кстати, сейчас живет жена Рашида с детьми?

Беспокоясь за судьбу Рашида, Ман отчасти поделился своими тревогами с Саидой-бай. Он не мог понять, чем заслужил ненависть Рашида и что означало «условное прощение» им воображаемой вины Мана. Образ Рашида и его несуразные фантазии не давали Ману покоя несколько недель.

Саида так встревожилась за безопасность Тасним, что позвала привратника и велела ему не пускать в дом бывшего учителя арабского языка ни под каким видом. Когда Ман сообщил ей об убеждении Рашида, будто существует заговор с целью женить его против его воли на сохнущей от любви к нему Тасним, Саида с возмущением и отвращением прочла ему отрывок из одного письма Рашида, который со всей несомненностью свидетельствовал о том, что всепоглощающей страстью был охвачен сам Рашид. Он писал, что хотел бы погрузиться лицом в облако ее волос, и высказывал еще много подобных желаний. Если раньше Рашид из принципа всегда писал чрезвычайно аккуратно, то под влиянием страсти его почерк превратился в каракули. Судя по данному отрывку, Саида беспокоилась не напрасно. Ман не мог не посочувствовать ей, когда, услышав о бредовой теории заговора со всеми ее изворотами, о которых она не имела представления, Саида до того разволновалась, что не могла сосредоточиться ни на чем: ни на музыке, ни на Мане, ни на самой себе. Он безуспешно пытался отвлечь ее от тревожных мыслей. Она казалась такой беззащитной, что ему отчаянно хотелось успокоить ее в своих объятиях, но он чувствовал, что ее расстройство легко воспламенимо и взрывоопасно и что он получит сокрушительный отпор.

– Если тебе понадобится какая-либо помощь, – сказал он ей, – сразу пошли за мной. Я, правда, не знаю, что с этой проблемой делать и что посоветовать. Я буду в округе Рудхия, но в доме наваба-сахиба знают, как со мной связаться. – Ман не стал предлагать ей в качестве пункта связи Прем-Нивас, потому что там Саида-бай была теперь персона нон грата.

Саида-бай восприняла его совет почему-то с некоторым испугом.

– Наваб-сахиб обещал поддержать кампанию отца, – объяснил Ман.

– Бедная девочка, бедная девочка, – проговорила Саида. – О господи, что это за мир! Иди, Даг-сахиб, Бог тебя храни.

– Ты уверена, что…

– Да.

– Я вряд ли смогу думать о чем-либо, кроме тебя, – сказал Ман. – Улыбнись мне, по крайней мере, на прощание.

Саида-бай улыбнулась ему, но глаза ее оставались грустными.

– Послушай, Ман, – обратилась она к нему на этот раз по имени, – веди себя очень осмотрительно. Не отдавай свою судьбу в руки одному человеку. Будь самим собой. И если даже меня не пригласят на Холи в Прем-Нивас, приходи ко мне, и я тебе спою.

– Ну, до Холи еще три месяца, а я вернусь максимум через три недели.

– Да-да, – рассеянно кивнула Саида. –