Державший чашу кейнист подозрительно глянул на палевую жидкость в супнице.

– Это что?

Она глянула на Делианна, и тот величаво кивнул.

– Вода, – ответила она. – Вода и немного крови.

Она снова покосилась на Делианна, но лицо чародея не дрогнуло и шея не склонилась. Т’Пассе пожала плечами.

– Кровь Кейна.

По залу пробежал шепоток.

– Выбирай, – молвил Делианн.

Продолжая хмуриться, кейнист отпил из ладони и протянул чашу, чтобы соседи его могли испить из нее, прежде чем передать супницу дальше.

– Принимая дар Родины, вы клянетесь сражаться в нашей войне, – произнес Делианн. – Знаю, многие из вас безоружны, а еще больше – беззащитны. Многие – скорей всего, большинство из вас не считают себя воинами.

Но, как говорит Кейн, есть драка, а есть – драка.

Это значит: не от каждого из вас требуется поднять меч и вступить в сечу. Это дело воителей. Другие пусть перевязывают раны и утешают увечных. Это дело лекарей. Иные пусть готовят пропитание или носят воду. Кто-то уйдет отсюда этой ночью и не оглянется.

Пусть каждый сражается согласно своим склонностям и умениями. Повар, что рвется в бой, подвергает опасности товарищей; воин, встав к котлу, испортит пищу, что дает силы сражаться.

Об одном прошу я вас – я, не Родина. Те, кто уйдет сегодня отсюда, – не сдавайтесь врагу! Знайте, что щит Родины хранит вас и вы в силах защитить всех, кого любите. Но он не поднимется сам. Он не станет расти без вашей помощи. Он обретает силу, лишь переходя от сердца к сердцу и от плоти к плоти. Чтобы поднять над кем-то незримый щит, довольно оного поцелуя. Ваш выбор может спасти больше людей, чем возможно поверить. И это главный выбор, который вы сделаете в жизни.

Не всем он дан.

Взмах его руки указывал не то на патриарха, связанного и прикованного к Эбеновому трону, не то на монахов посреди арены.

– Мы имеем выбор.

Мы можем выступить против слепого бога.

Мы можем заслонить собою Мир.

Мы можем…

Голос его прервался, и на миг он понурил голову, а когда поднял ее, по лицу его блуждала слабая меланхолическая улыбка, полная покоя и мудрости.

– Мне следовало сказать: вы имеете выбор.

Мой выбор уже сделан. Выбор Панчаселла. Выбор Богоубийцы.

Выбор Кейна.

Я Делианн Митондионн. Здесь я стою. Здесь я паду.

Я Делианн, последний Митондионн, клянусь в том своим именем.

Он замолчал, и померк свет, а с ним растаяло и Слияние; и тогда король обмяк.

Все становятся в очередь вперемешку – кейнисты, и «змеи», и Народ. Спустя минуту какому-то умнику приходит в голову идея получше, и супницу передают по рукам к выходу, где каждый, выбираясь из зала, может получить глоток. Очень скоро к остальным дверям передают перевернутые шлемы, в каждом из которых плещется по паре чашек палевой жидкости, и зал пустеет еще быстрее. Большинство направляется в Яму, откуда они двинутся тем же путем, каким попали сюда: вниз, через Шахту, и по сливному колодцу – наружу, чтобы рассеяться по Империи и за ее пределами. Гномы отправятся в Белую пустыню и в северные отроги Божих Зубов, огриллоны – в пустыню Бодекен, дриады – на юг, в джунгли нижнего Кора.

Эльфы – в глухие леса, на руины Митондионна.

Вот и все. В неуместной шепчущей тиши я вижу победу Шенны. Она, и я, и Делианн, и Райте – как же без этого ублюдка – мы только что победили ВРИЧ.

Само собой, чума взяла большую фору, но она распространяется медленно и случайным образом. Противовирус быстрее, и он двинется целенаправленно: несколько сот человек разбредутся во все стороны, распространяя противоядие Шенны с каждым чихом, стоит им отлить в реку или поделиться бокалом вина. Мы нагоним вирус.

Один-ноль в пользу вселенского добра.

Выжать из себя больше энтузиазма мне не удается. Нет чувства победы. Наверное, потому, что ВРИЧ – это лишь начало, так, проба наших сил, и все же чума едва не вогнала нас в гроб ко всем чертям. Как говаривал Тан’элКот, можно победить в каждом бою и все же проиграть кампанию.

С другой стороны, Крис создал красивую легенду. Иногда хорошая байка – тоже выигрыш. Спартак. Рыцари Круглого Стола. Аламо. Своего рода победа.

Черт, очень на это надеюсь. Потому что других у нас не будет.

Пара феев, лечивших в «Чужих играх» девочек из садо-мазо-отдела, обрабатывают мои ноги, снимая осклизшие некротические ткани и вонючий гной и накачивая мышцы заживляющей Силой.

К тому времени, когда они заканчивают, ко мне пробирается с дальнего конца зала его величество. Кто-то разрезал его путы, когда огриллониха убралась вслед за великаном и гномом, которых я отрядил послеживать за Кайрендал. Он весь в грязи и потирает натертые веревкой запястья, но вполне весел: ухмылка его разламывает корку запекшейся крови на подбородке, и он стирает ладонью темные чешуйки.

– Проклятье, Кейн, – бормочет он, запрыгивая на арену, – коза мне невеста, если ты не найдешь способа выплыть из любого дерьма! – Подпрыгнув еще раз, он карабкается на помост, прямо перед Тоа-Сителлом, и ухмыляется патриарху. – Приветик, пидор ты сраный, – бормочет он, занося ногу для пинка.

– Не надо.

Его величество смотрит на меня и понимает, что спорить не стоит. Пожимает плечами.

– Ну, ты здесь главный, – говорит он.

– Ага.

Феи холодно смотрят на него, собирая манатки. Он не обращает на них внимания.

– Ну что, приятель? Какой ход следующий?

– Моим следующим ходом будет, – тяжело отвечаю я ему, – отправка части монахов в город против наступающих войск. Войск из моего мира.

– Твоего мира? – выдыхает его величество. – Твою мать, так это правда. Правда. Всегда была правда. Ты актир .

– Да.

– Твою мать, – повторяет он, потом с улыбкой разводит руками. – Ну, актир или нет, а своих друзей ты никогда не забывал, верно?

– А твоим следующим ходом, – я киваю в дальний конец зала, в сторону дверей, – будет черный. Или парадный. Уматывай из города.

– А? – В глазах его вспыхивает тревога. – Не понял.

– Народ не питает к тебе любви, твое величество. Зуб даю, ты жив только потому, что тебя мало кто узнает.

– Да ну, Кейн. Ты главный в этом стаде. Хочешь сказать, что не можешь защитить меня?

– Нет, – отвечаю я. – Что не стану.

Улыбка его трескается, точно засохшая на губах кровяная корка.

– Эй… э-э… Кейн… ну…