И все шло прекрасно, тем более, что губернатор Екатеринославский [Д. Н.] Батюшков был его приятелем. Но как раз в то время, когда за болезнью Батюшкова управлял губерниею Рокассовский, последний узнает по слухам и ревизиею лично на месте удостоверяет, что знаменитый Байков бесцеремонно хватает тысячи из городских сумм Ростова, и затем в отчетности городской управы тоже бесцеремонно показывает подложные цифры. Рокассовский делает постановление о предании Байкова ответственности и передает дело судебному ведомству. Судебный следователь и прокурор производят следствие и обнаруживают ряд подлогов и похищений Байкова. Казалось бы, ему не уйти на этот раз от Фемиды; но нет, является первая попытка его спасти в лице прокурора Харьковск[ой] суд[ебной] палаты, который, вытребовав от прокурора Екатеринославского дело[800], нашел, что преступления эти не суть в строгом смысле подлоги, и хотел затушить дело из дружбы к Байкову. Но прокурор Екатеринославский не сдался своему начальнику, и пришлось волею неволею дело продолжать. Следствие окончено, и вот месяца два назад оно возвращается в Екатеринославль к губернатору для постановления о предании Байкова суду. Батюшков тогда был уже здоров и в должности.

И вот в прекрасный день вот что происходит одновременно в Екатеринославе. Утром получается на почте дело о Байкове и немедленно вытребовывается губернатором; в то же утро приезжает Байков и прямо едет в губернаторский дом, губернатора не застает, велит доложить о себе жене губернатора[801]; входит и торжественно вручает пакет губернаторше, говоря: это приношение в пользу ваших бедных. Сколько тут было денег, никто не знает; свидетель заметил только, что пачка была толстая и что губернаторша сконфузилась.

Затем происходит нечто невероятное. В тот же вечер губернатор назначает заседание Городского присутствия – под своим председательством. Рокассовскому приносят повестку. Он едет к губернатору и говорит ему, что 1) прокурор болен и не может быть сегодня, а без него, производившего следствие, вряд ли удобно обсуждать это дело, а 2) никто с этим делом не успел ознакомиться, и просит отложить заседание. Губернатор наотрез отказывает. Заседание присутствия по городским делам начинается. Является Рокассовский и после вступительного слова губернатора заявляет, что он в точное исполнение закона должен протестовать, так как закон требует, чтобы всякое дело, предварительно его обсуждения, было подробно рассмотрено каждым из членов, а между тем ни записка не была составлена по этому делу, ни самое дело не было предъявлено членам, а потому он покорнейше просит отложить рассмотрение Байковского дела.

Члены начинают колебаться и переходить на сторону Рокассовского, робко говоря: отчего бы не отложить.

Но губернатор заявляет, что он ни в коем случае не может допустить отлагательства дела, что в качестве председателя он отвечает за законность своих требований и будет считать личным против себя заявленьем недоверия сочувствие протесту барона Рокассовского. Тогда всякое разногласие страха ради иудейского смолкает, и решается приступить к докладу дела. Ввиду этого Рокассовский встает и просит внести в протокол, что, не признавая за собою право участвовать в обсуждении дела, которое ему вовсе не знакомо, он отказывается от участия в заседании, и, поклонившись губернатору, вышел… Дело решилось полным торжеством Байкова. Рокассовский потребовал дело к себе и ввиду собранных в деле несомненных данных о виновности Байкова составил особое мнение о предании суду Байкова. Байков когда об этом узнал, нагло сказал: «Поздравляю вашего барона, он подписал свой приговор!»

И что же? Ужасно сказать. Байков убеляется и становится невиннее чистого ребенка. Рокассовского протест – побоку, и губернатор пишет секретно Толстому, что Рокассовский самым дерзким образом его оскорбил, что он роняет авторитет губернаторской власти и что при нем он, губернатор, отвечать за порядок не может.

Рокассовский приезжает теперь сюда, и что же он узнает? Что слова Байкова сбылись. Ему говорят:

– Вы были на очереди губернаторского назначения, теперь граф на вас сердит, и думать нечего, в Екатеринославль вернуться вам нельзя, и хорошо, если вас переведут куда-нибудь вице-губернатором.

– За что?

– За то, что вы беспокойный человек.

– Да ведь я 6 лет был вице-губернатором, мною были довольны, я месяцами управлял губерниею, меня награждали как достойного, что же я сделал, если я виноват в чем, судите меня, но за что же обижать человека… Ведь [А. Г.] Булыгин моложе меня, чуть ли не всего два года вице-губернатор, и 32 лет назначается губернатором[802], а меня, как провинившегося – переводят из губернии в губернию в той же должности. И конец!

Бедный Рокассовский с слезами на глазах говорит, что единственное, что его утешило в этом тяжелом горе – это ласковый прием Царя… А затем он, бедняга, совсем как ошельмованный, упал духом и спрашивает себя: где же правда, неужели быть честным – преступленье?

Очень понятно, что я, ни звука никому не проронив про мое намерение, а еще менее Рокассовскому, подумал сейчас о Вас, помолился Богу, и написал Вам, Государь, эти строки, зная, что у Вас они найдут теплый отзыв, но написал не прежде, как проверив обстоятельства и личность Байкова разговором с бывшим екатеринославским губ[ернским] предводителем дворянства [Г. П.] Алексеевым.

Может быть, Вы спросите: что же делать?

Смел бы думать, что sans briser les vitres[803] и никого не задевая, если бы Вы изволили Толстому сказать или написать просто, что желали бы, чтобы Рокассовский был назначен исправл[яющим] должность губернатора, бедный и честный Рокассовский был бы спасен, и Толстой, который, в сущности, ничего не имеет серьезного против Рокассовского и принял его даже любезно, сейчас бы его назначил. Против Рокассовского не столько Толстой, сколько некоторые из директоров деп[артамен]та, которые возбуждают Толстого против него!

Во всяком случае я Вам изобразил всю правду: это чудный случай поддержать честного человека, ободрить его в глазах нашего растленного общества и явить Царево правосудие и Цареву Милость в новом еще виде… а там, что и как Богу угодно.

№ 61

Всемилостивейший Государь!