на мостовую один за другим и обращались в тошнотворную груду костей и ошметков плоти. Под ними расползались омерзительные лужи, от которых поднимались клубы белесых испарений, наполняющих терпким запахом лекарств потяжелевший от пыли воздух Евы.

Коваленуапа протяжно застонала. Демид резко обернулся и оторопел, увидев вместо лица девушки физиономию стонущего от боли пожилого мужчины, на смену которому из глубины его глаз вытекло лицо неизвестной женщины, а уже из ее крика вырвалась бандитская рожа, плавно переходящая в детскую мордашку. Они сменялись очень быстро, часто лица появлялись где-то в стороне от головы дикарки или даже были вмяты внутрь нее, а фармагулы падали на мостовую один за другим и обращались в разлагающиеся останки. При этом тело Коваленуапы судорожно дергалось и, даже не видя ее истинного облика, было понятно, что девушка уже на пределе своих возможностей. Разлука с родными джунглями и племенными духами, обитающими в Кроне, не прошла для нее бесследно.

Когда последний фармагул рухнул на землю, дикарка обессилено уронила голову на грудь и едва не упала в зловонную жижу, но Демид успел подхватить ее. Стараясь не поскользнуться, он помог Коваленуапе подняться на ноги.

— Стало немного тише, — удовлетворенно прошептала девушка.

— Ты освободила их души? Что-то такое, да?

Она коротко кивнула и обмякла, потеряв сознание. Неловко обхватив ее тело единственной рукой, Демид выволок ее из круга стремительно разлагающихся тел и усадил на крыльцо какого-то дома с выбитой дверью. "Там можно найти еду и нормальную одежду", — безразлично подумал фасилиец, даже не собираясь вставать с места. На него навалилась странная апатия, вызванная смешением целого спектра чувств — радость от очередного спасения, печаль о стольких человеческих смертях, непонимание всего произошедшего, удовлетворение от подтверждения сил Мадзунту и еще одно теплое ощущение, возникшее, когда к нему прижалась Коваленуапа, пусть и в полубессознательном состоянии. По какому пути двигаться и чем руководствоваться — непонятно. Бывший помощник капитана не привык решать подобные вопросы, этим всегда занимался Кристоф Тридий. Бедный Кристоф…

— Что вы здесь делаете? — зычный голос вырвал Демида из плена воспоминаний.

Перед дикаркой и фасилийцем стоял человек в форме бригадира городской стражи Нового Крустока. За ним толпились стражники, недоуменно переводящие взгляды со зловонной кучи останков фармагулов на однорукого мужчину и лежащую в его объятьях девушку с необычным бронзовым оттенком кожи.

— Первый помощник капитана патрульного корабля "Отважная куртизанка" Демид Павий, — представился фасилиец. — Вернулся с задания Комитета.

— Да? — бригадир подозрительно оглядел его и указал на дикарку. — А это кто?

— Кое-кто способный превратить толпу бледных чудиков в вонючие лужицы. Ты допрашиваешь лицо, на которое возложена миссия самим Комитетом? — огрызнулся Демид, взбешенный тоном стражника. — На твоем месте следует оказывать нам всяческое содействие, если не хочешь остаток жизни выносить парашу из городской тюрьмы!

На покрасневшем лице бригадира так и читалось: "Что себе позволяет этот ничтожный фасилиец?!", — но остатком мозга, еще нерастворившимся в кислом вине, он все-таки понимал, что слова чужака могут оказаться правдой. Уж больно нагло тот себя вел, да и разлагающиеся невдалеке фармагулы явно намекали на неоднозначность ситуации. Оставалось лишь поверить ему на слово, чтобы поскорее избавиться от этой странной парочки.

— Прошу прощения, — выдавил из себя бригадир. — Сами понимаете, тут опасно, меры предосторожности и все такое…

— Что произошло в Новом Крустоке? — спросил Демид.

— Глава Академии Маной Сар предал Алокрию и задумал устроить переворот с помощью этих… фармагулов, что ли, — нехотя ответил стражник. — Нам удалось зачистить город в границах стен, но недавно бледнокожие твари прорвались через южные ворота. Мы пришли на подмогу, но, кажется, тут уже все…

"Отбили город, спасли себя, а оставшиеся вне городских стен люди были обречены на гибель, — печально усмехнулся бывший помощник капитана. — Очень похоже на алокрийцев…"

— Комиты живы?

— Да, они сейчас во дворце наместника.

— Сопроводите нас к Комитету, — попросил Демид, помогая очнувшейся Коваленуапе подняться. — Мы… Я привез надежду.

Глава 13

Складывается ощущение, что судьба не терпит однообразия. Если предположить, что она обладает собственной волей и чувствами, то это вполне естественно — всем бывает скучно. Но порой ее игры переходят все возможные рамки.

Алокрия жила в мире и покое, ей правил справедливый король, прислушивающийся к верным советникам-комитам. Да, проблемы были, причем весьма существенные. Фасилийский сосед беспокойно ерзал на троне, улавливая момент поквитаться за давнюю обиду. Народ был далек от власти, марийцы и илийцы недолюбливали друг друга, богатые богатели, а бедные становились только беднее. Страна застряла в прошлом, задыхалась в традициях и пережитках. Но все жили, никто не мучился неопределенностью и не боялся наступления завтрашнего дня, в котором единственной переменой могла быть лишь очередная смерть кого-либо из родных, друзей, соседей и знакомых или же собственная напрасная гибель. В те недалекие времена, которые, казалось, канули в небытие целую вечность назад, никто и подумать не мог, что Мария ополчится против Илии, Алокрию растерзают ирреальные ветры таинственного купола, лекарства обратят людей в ходячих марионеток, а в Комитете будут сидеть: комит, разменявший не одно тысячелетие, бесполезный реамант, аборигенка Дикарских островов и моряк-фасилиец. Поистине судьба не терпит однообразия.

В приемной наместника Евы царила одновременно гнетущая и торжественная атмосфера. Время мучительного ожидания подходило к концу, наступала пора действовать. Развязка близилась, но все опасались шагнуть ей навстречу, чтобы не спугнуть капризное будущее, в кои-то веки согласившееся играть по чужим правилам. Собравшиеся вокруг исцарапанного стола люди прекрасно понимали, что промедление грозило ужасной катастрофой, но еще опаснее было слепо бросаться осуществлять абсурдный план. Впрочем, все уже давно смирились с мыслью о собственной гибели. Выбор стоял лишь между смертью от бездействия и смертью в попытке что-то исправить. А если повезет, то удастся остаться в живых, хотя из категории ожиданий это переросло в надежду, которая со временем начала напоминать несбыточную мечту.

Сидевший во главе стола Шеклоз Мим внимательно всматривался в лица присутствующих. Его не покидало чувство дежавю, нечто подобное уже происходило на том самом утреннем собрании в покоях Бахирона Мура, когда король объявил о своем решении распустить комитов. Сейчас в зале были иные лица, не считая Мирея, но на них застыли те же выражения ожидания грядущих перемен. Опасение и любопытство слились воедино, желание все исправить соседствовало с отчаянием. Никто не хотел умирать, но все были готовы к смерти. Впрочем, в последнее время для них смерть стала настолько естественной и повсеместной, что они перестали ее замечать, а постоянная опасность превратилась в неотъемлемую часть жизни. Теперь удивление вызывала сама возможность того, что все могло быть