— Ага, поцеловать… А потом что — нас обоих расстреляют, прямо там — у вас в санузле? — возмутился Иван.

— Ха! Так там хоть понятно будет за что страдаю! А так… и меду не попробовала и пчелы покусали! Не, так несправедливо! — засмеялась женщина.

— М-да… а что, меду бы хотела попробовать? — ни с того, ни с сего поинтересовался Иван, и сам с себя удивился!

— Ну-у-у… знаешь, ты Настю успокой и в чувство приведи сначала. А потом… потом — видно будет! — еще больше зарумянилась медсестра.

— Ладно… сегодня приду! — вздохнул Косов, — Слушай! А у вас все есть для оказания первой медицинской помощи? Это я так, на всякий случай интересуюсь…

— На всякий случай… Анастасия Ивановна тебя сразу убьет, никакой помощи уже не потребуется. Хотя может и помучить перед этим. Тут уж — как под настроение попадешь! — засмеялась Аня.

— Вот! А ты говоришь — струсил! У меня есть все основания полагать, что могу не дожить не то, что до победы коммунизма, а даже до сегодняшнего отбоя.

— Ладно… если что, я за тебя свечку поставлю! Мне можно, я не комсомолка! — напутствовала его добрым словом Анечка.

Но Косов подумал, что помирать на сытый желудок все же приятнее, и решил идти на Голгофу после ужина.

Под ехидные улыбки введенного в курс дела Ильичева, Иван привел себя и форму в порядок, и, выходя, поднял руку:

— Аве цезарь! Моритури те салютант!

Уже на лестнице Иван услышал, как Ильичев у кого-то спросил:

— А что он сказал?

— Славься Цезарь! Идущие на смерть приветствуют тебя! Это приветствие гладиаторов в Риме. Так они говорили, когда шли в бой на арене! — ответил сержанту Юрка Гиршиц.

Перед крыльцом санчасти, Косов остановился и закурил. И уже выкидывая папиросу в урну, подумал:

«Идиот! Сюда же ее окна выходят! Хотя… а какая разница?».

Когда он зашел в санчасть, из какой-то двери выглянула Сима, и, судя по выражению лица — удивилась, испугалась, но кивнула подтверждающе, когда Косов кивком спросил — «Здесь?».

Тук-тук-тук! Негромко, даже несколько… интимно!

— Войдите! — «а вот сейчас эдак — очень делово!».

— Разрешите?

Настя сидела за своим столом, над раскрытым журналом. Удивленно приподняла бровь, усмехнулась.

— Ну что? Пришел? — очень тихо, почти шепотом, спросила.

— Пришел! — вздохнул Иван.

— А на хрена пришел? — она встала из-за стола и потянулась.

— Не знаю… поговорить. Объясниться.

— Покаяться! — продолжила ряд Настя.

Косов промолчал. Несмотря на предложение Калошина, он не мог быть уверенным, что такое — пройдет! Ну не умел он врать! Все сразу отражалось на его морде! Никогда не умел врать! И даже те оправдания, которые он влил в уши Анечке, как он сейчас понимал, были — не очень! Не было в них убедительности.

— Ну и чего мы молчим? — Настя подошла ближе и прошлась мимо него по кабинету.

— Да вот… не знаю, что говорить.

— А я знаю! Я — знаю! — вдруг вскинулась она, и свистящим шепотом, тыкая ему пальцем в грудь, — Ты! С ней! Спал!

Потом как-то вдруг успокоилась и почти нормальным голосом спросила:

— Скажешь — нет? Я же все видела! Я сразу все увидела! Сволочь! — снова начала накаляться она, — Мерзавец! И сказочки эти… про то, что она подруга Калошина — забудь! Это вон… для Анечки прибереги! А мне рассказывать их не надо!

— Настя…

— Молчи! Молчи, сволочь! Терпеть этого не могу… оправдания все эти! Ложные! Фальшивые! Трусливые!

Косова обожгла пощечина. Раз! Другой! Третий! Пощечины были хлесткие, злые и очень неслабые! Даже вспышки в глазах мелькали! И в голове что-то звенеть начало!

— А ведь не скажешь, что такая уж сильная! — мелькнула мысль, но тут же была выбита очередной оплеухой.

— Настя!

— Молчи, я сказала! — «ой, бля! а вот последняя — была особенно хороша!».

Иван почувствовал, как во рту стало солоно с привкусом железа, а из носа вдруг закапало. Он приоткрыл глаза. Она стояла, прерывисто дыша, и увидев кровь на его лице, вдруг выдохнула и как будто вся сдулась.

— На! Возьми платок. А то — закапаешь все здесь. Соплями своими. Смотреть противно, — протянула она.

И вот последняя фраза вмиг вызверила Ивана. Ни пощечины, ни жесткие слова, а вот это — «противно!».

— Спасибо! У меня свой имеется! — он достал платок, и прижал его к носу, вытер.

Почему-то пришла мысль, что сейчас нужно говорит внятно и отчетливо, а не гнусавить через ткань.

— А если… А если вам, товарищ военврач второго ранга, противно… то… всего доброго! — и Иван четко, через левое плечо — «Кру-гом!».

— Стой! Стой, я тебе сказала! — громко, почти криком.

Иван замешкался — «Уходить? Или нет?».

— Стой! — уже тихим, даже просящим голосом, — Не уходи!

Они стояли возле окна и курили. Косов еще прикладывал платок к носу, поглядывал. Крови уже почти не было.

— Иван! Послушай… ты сейчас иди. Мне подумать надо! Только… не исчезай, хорошо? Я позову тебя. Когда подумаю…

Глава 25

На очередном инструктаже в опорном пункте милиции, Косов получил подтверждение словам Алешина. Сводки, с которыми их знакомили, изобиловали массой сообщений о различных противоправных деяниях. В основной своей массе это, по-прежнему, были различные кражи, драки, пьянки. Но обращал на себя внимание и тот факт, что в большом количестве имелись и насильственные действия — грабежи и даже — разбои. Даже убийства случались. Вот, к примеру, вчера в поселке Куйбышева, был обнаружен труп мужчины. По описанию — типичный мазурик, и вроде бы — хрен с ним, но — тенденция, однако. Кроме того, имеется несколько фактов изнасилований. И этого всего непотребства — куда как больше, чем те цифры, в которыми их знакомили в начале их службы по патрулированию, в самом начале весны.

«Похоже, что бродяги начинают полагать, что органы расслабились, а