— Тогда все в порядке. Пусть он идет драться с мастиффом.

Тогда омофаг плюнул в лохага, и стражник методично ударил его дважды — справа и сзади.

— А теперь послушайте меня, — сказал лохаг. — Ваш друг, скорее всего, умрет. Я видел больше ран, чем когда-либо хотел, и думаю, что он умрет сегодня ночью. Смотрители Медвежьей башни выбрасывают своих мертвых животных вместе с мусором. Я сказал им, чтобы они поступили с ним по-другому. Это все в том приказе, который я только что дал вам. Они похоронят его как члена своей гильдии.

— Отец?

Я поднял глаза на Шкуру, почти ожидая увидеть каменные стены и тлеющие светильники караулки. Вместо этого за его спиной простирались безлюдные пространства болота, зловеще освещенные светом звезд и ярким сиянием Зеленой.

— Почему Исчезнувшие люди умерли здесь раньше, чем там?

— На Зеленой, ты имеешь в виду?

— Угу. Ты смотрел на нее только что.

— Да, смотрел. Из-за бесчинств инхуми.

Запыхавшийся голос из тени за нашим костром произнес: «Вижу, я как раз вовремя», и обе лошади испуганно заржали.

Я сделал знак Шкуре:

— Займись нашими лошадьми, сынок. Они убегут, если не будут хорошо привязаны.

Джали шагнула в круг света, отбрасывая назад красновато-коричневые длинные волосы, которые не были ее собственными:

— Не имеет значения, Шкура. Я буду держаться от них подальше.

— Иди. — Я снова сделал ему знак, и она хихикнула.

— Ты была достаточно близко, чтобы напугать их дважды. Зачем ты пришла?

— Ты же знаешь.

Я покачал головой.

— Чтобы завершить образование твоего сына.

— Мне следовало бы убить тебя, а не приглашать сесть. — Я снова прислушался — на этот раз к Шкуре, который говорил с лошадьми, чтобы успокоить их.

— У тебя есть игломет?

— Если бы и был, я бы тебе не сказал.

— Полагаю, что нет. Ты же не собираешься меня убивать. На самом деле.

Я пожал плечами:

— Возможно. Возможно, нет.

— Тебе не все равно, что думают твои боги, и ты знаешь, что во мне есть человеческий дух.

— Украденный.

— Я была одной из вас, когда мы приехали в то место, в тот старый, прогнивший город.

Шкура присоединился к нам:

— Там, где умер Дуко?

Джали кивнула:

— Они лечили его травами и всякой всячиной, когда ему требовалась кровь. Я им сказала.

— Ты — признанный эксперт, — сказал я, — но они не могли этого знать.

— Что ты здесь делаешь? — спросил ее Шкура. — Ты пойдешь с нами?

Она улыбнулась, плотно сжав тяжелые алые губы:

— Я могу.

— Всю дорогу до Нового Вайрона?

— Дальше, я надеюсь.

— Я не буду делать то, что ты хочешь, — решительно сказал я ей, и Шкура перевел озадаченный взгляд с меня на нее и обратно.

— Я бы хотела показать тебе Зеленую, — объяснила ему Джали. — Это виток, на котором я родилась и выросла, точно так же, как твой отец родился и вырос на том маленьком белом пятнышке, которое он иногда пытается тебе показать.

— Витке длинного солнца? Я его уже видел. Могу я задать тебе один вопрос, Джали, пока ты здесь? — Он дождался ее кивка. — Я хотел бы спросить и тебя, и отца, обоих.

— Да. — Ее интонация ответила на вопрос, который Шкура еще не задал, и она одарила его улыбкой с поджатыми губами, скрывавшей ее беззубые десны.

— Почему трупер, следивший за воротами кладбища, избил тебя? Я не знаю его имени.

— Бадур. — На мгновение ее глаза остановились на чем-то далеком. — Мы поссорились, Шкура. Мужчины и женщины часто так делают. Спроси об этом своего отца.

— Я сомневаюсь, что ты спросишь, Шкура. Но если бы ты спросил, я бы сказал тебе, что ссоры мужчин с женщинами и женщин с мужчинами ничем существенным не отличаются от ссор мужчин с другими мужчинами и женщин с другими женщинами. Всякий раз, когда мужчина и женщина начинают спорить или драться, глупцы быстро объясняют это различиями между полами. Половые различия гораздо меньше, чем им хотелось бы верить, и те различия, которые являются реальными, имеют тенденцию не столько способствовать раздору, сколько предотвращать его.

Он медленно кивнул.

— Различия между инхумой, такой как Джали, и человеческой женщиной — Морой, например, — гораздо глубже, чем между мужчиной и настоящей женщиной. Ты когда-нибудь видел клыки инхумы? Или инхуму?

— Нет, Отец. — Он помолчал. — Я бы с удовольствием.

— Ну, мои ты не увидишь! — сказала ему Джали.

— У нас, людей, тоже есть клыки, в некотором смысле. Мы обычно называем их глазными зубами, потому что они берут начало под слезными протоками. — Я растянул губы и прикоснулся к маленьким, слегка заостренным зубам, которые носят это имя. — Однако нас не беспокоит, когда их видят другие. Клыки у инхумы полые, как у гадюки; но вместо того, чтобы впрыскивать яд, как это делает гадюка, инхума впрыскивает слюну, которая удерживает кровь от свертывания, а затем пьет кровь. Я уверен, что тебя когда-нибудь кусала пиявка. Их было очень много вокруг озера Лимна, когда я был молод; здесь их тоже много, и они гораздо больше.

Шкура снова кивнул и указал на болото.

— Меня укусили прямо здесь. Тогда у меня еще не было лошади, и я нанял человека, чтобы он перевез меня на своей лодке. — Он сглотнул и глубоко вздохнул. — Говорили, что Шелк здесь. На этой стороне. Это было то, что я слышал, и я знал, что ты пошел искать его, Отец. Вот я и подумал, что ты можешь быть с ним.

Я покачал головой.

— Во всяком случае, именно поэтому я и перебрался на эту сторону. Я дал ему кое-что из того, что привез из дома, и он перевез нас через болото. Это заняло два дня.

— И по дороге тебя укусила пиявка.

— Да, большая синяя пиявка. На ощупь она была мягкой и скользкой, но очень сильной.

Я улыбнулся, или, по крайней мере, попытался улыбнуться:

— Это удивительно хорошее описание инхуми. Когда ты узнаешь их так же хорошо, как я, ты поймешь справедливость моего замечания.

— Это и есть твоя благодарность за мое гостеприимство? — прошипела Джали.

— Да, по существу. Попытка не дать кому-то стать еще хуже, чем она уже есть.

— Я снял ее, — продолжил Шкура, — и место на ноге сильно кровоточило. Инхуми такие же, разве ты не об этом говоришь? Они похожи на пиявок?

— Гораздо больше, чем может показаться на первый взгляд.