— Да. Мне кажется.

— Предположим, она не умеет плавать.

Он помолчал, а потом:

— Они действительно делают себя такими же, как мы. Вот что ты хочешь сказать. Только они не смогли бы этого сделать, если бы у них не было для копирования нас. Ты улыбаешься.

— Так и есть. Я едва ли надеялся завести тебя так далеко, не нарушив клятвы, а этого я не сделаю. Шкура, я командовал более чем двадцатью инхуми в Гаоне. Мы воевали с Ханом, и я находил их чрезвычайно полезными — как шпионами, так и ассасинами; заклинания, которые я, как все предполагают, наложил там, были их действиями за линией фронта нашего врага. Но когда я уехал из города на лодке, они попытались убить меня.

— Почему?

— Потому что боялись, что я не сдержу клятву, данную твоему брату. Он сказал мне по секрету кое-что, и это, по их мнению, может сильно навредить им, если станет широко известно. Я, вероятно, нарушил бы свою клятву, если бы решился; но я сомневаюсь, что это...

— Плох вещь!

— Да. Конечно, Орев.

— Если они пытаются убить тебя, мне кажется, ты должен рассказать об этом всем.

— Ты хочешь сказать, ради безопасности.

Шкура кивнул.

— Я не стану обеспечивать свою безопасность ценой собственной чести. Бывали времена, когда я жаждал смерти, и даже сейчас я не испытываю большого страха перед ней. Но никогда не было такого времени, когда бы я жаждал бесчестья.

Он снова медленно кивнул:

— Я хочу сказать, что речь идет не об Исчезнувших людях. Только у меня такое чувство, что когда-нибудь ты их свяжешь.

— Я их свяжу, как ты выразился, прямо сейчас. Ты сказал, что Исчезнувшие люди были мудрее и сильнее нас, и это, конечно, правда. Ты также сказал, что инхуми становятся похожими на нас не только внешне, но и в речи, мыслях и действиях для того, чтобы охотиться на нас. И это тоже верно. Конечно, они не могут стать точно такими же, как мы, во всех отношениях. Их ноги никогда не бывают такими сильными, как наши, и эту слабость они иногда маскируют под старость, как это делал патера Квезаль. Крапива и я часто упоминали патеру Квезаля при тебе, я полагаю.

— Конечно.

— Он так походил на престарелого авгура, что стал главой Капитула Вайрона. В течение тридцати или сорока лет он обманывал всех и, если бы его не застрелили, мог бы обманывать нас до сих пор. Его поддельное человеческое существо, хотя и не совершенное, было чрезвычайно убедительное. Согласен?

— Да, похоже на то.

— Поскольку мы знаем, что инхуми охотились на Соседей — Исчезнувших людей, как мы их здесь называем, — с большим успехом, кажется вполне разумным, что они могли бы подделывать их так же, как они подделывают нас, и даже лучше. Согласен?

Шкура покачал головой:

— Не понимаю, почему лучше.

— Подумай о двух витках, какими они были тысячи и тысячи лет назад. Исчезнувшие люди были здесь, на Синей, а инхуми — на Зеленой, где они охотились на огромных зверей в джунглях. Они уничтожили Исчезнувших людей, Шкура, или почти уничтожили — вот почему те исчезли. Почему же они не уничтожили зверей на Зеленой задолго до этого?

— Им бы стало нечего есть.

— Верно. Неужели у них хватило ума подумать об этом? Без людей, которым можно было бы подражать?

— Я понимаю. Они тоже были просто животными. Большими летающими пиявками. Ты опять улыбаешься. Ты знаешь, мне это нравится.

— Как и мне. В конце концов Исчезнувшие люди нашли способ перебраться через пропасть на Зеленую. Возможно, они построили свои собственные спускаемые аппараты — я думаю, что они должны были это сделать. Они отправились туда, и инхуми стали могущественными и мудрыми, такими могущественными и такими знающими, что стали охотиться за Исчезнувшими людьми до тех пор, пока почти полностью не истребили их. Видишь ли, сильные стороны Исчезнувших людей стали сильными сторонами их врагов. В своем отчаянии они пытались стать еще сильнее, узнавать все больше и больше, и преуспели, и этот успех обрек их на смерть.

Тогда я подумал о тех звероподобных людях, которых мне показали в Медвежьей башне, людях, которые отказались от своей человечности, преследуемые чувством вины или отчаяния. Наш омофаг сидел вместе с ними в клетке, и когда он увидел их и понял, что это такое, то попытался заговорить.

— Отец?

— Да, сынок?

— А не могут ли они, инхуми эти, уничтожить и нас?

— Конечно, могут.

— Тогда мы должны убить Джали.

Я тряхнул головой, чтобы очистить ее от клеток и вони Медвежьей башни:

— Им бы это не помешало.

— Нам бы это помогло!

— Нет. Во всяком случае, это принесло бы еще больше вреда. Никогда не забывай, Шкура, что инхуми быстро становятся теми, кем мы являемся. Джали была союзником в Гаоне и другом на ферме. Она сражалась за меня и убивала моих врагов, а также узнавала их секреты, чтобы встретиться со мной в саду или прошептать их у окна моей спальни. Предположим, что я подожду, пока она повернется ко мне спиной, вытащу длинный острый клинок, которого у меня нет, и вонжу его ей в спину.

— Я бы хотел, чтобы ты это сделал!

— Ты бы тоже этого не сделал, если бы видел и слышал ее. Ее ужасный крик пронесется над этим безмолвным, пустынным болотом. Попытайся представить себе отвратительное, уродливое существо, корчащееся и истекающее кровью у твоих ног, которое всего лишь мгновение назад казалось прекрасной женщиной. Сможешь?

Он ничего не ответил.

— Тогда ты бы ударил ее по голове прикладом своего карабина, пытаясь положить конец ее агонии. Ее парик упал бы с головы, и ее глаза — ее глаза, Шкура — повернулись бы к тебе, когда она умоляла бы сохранить ей жизнь, говоря: «Пожалуйста, о, пожалуйста, Шкура. Помилуй меня ради своей матери. Милосердия! Мы были друзьями, и я бы легла с тобой в Медвежьей башне, если бы ты пришел ко мне. Ты же знаешь, что это правда! Пощади мою жизнь, Шкура!»

— Нет речь! — скомандовал Орев.

Но я все равно заговорил:

— Ты бы ударил еще сильнее, разбив беззубый рот кровопийцы прикладом своего карабина; но ты никогда не смог бы забыть эти глаза, которые снова будут смотреть на тебя — и на меня тоже — в предрассветные часы многих ночей. Когда тебе стало бы столько же лет, сколько мне, ты бы все еще видел ее глаза.

Он неохотно кивнул.

— И через сто лет каждый инхуми в этом витке стал бы немного более жестким, немного более жестоким и гордым из-за того, что мы бы сделали здесь сегодня вечером. Помни — они становятся такими, какие мы есть.

— Понял.

— Когда война в Гаоне почти закончилась, я освободил моих инхуми от службы — и Джали среди них. Как ты думаешь, почему я это сделал?