— Только они могут летать, не так ли? Так все говорят.

Я кивнул.

— Пиявки не могут, и люди тоже, разве что в посадочном аппарате или еще в чем-нибудь. Но нам бы очень хотелось. — Он посмотрел на Джали. — Ты можешь мне показать?

Она покачала головой.

— Я понимаю насчет зубов, но летать, должно быть, чудесно. Я не хочу посмеяться над тобой или что-то в этом роде.

— Нет!

Он снова повернулся ко мне:

— Я видел это, но только издали. Они похожи на летучих мышей?

— Отчасти.

— Только их крылья двигаются не очень быстро, наверное потому, что они намного больше. Держу пари, на Зеленой ты видел их полет вблизи.

— И здесь. Я знаю, что упоминал при тебе Крайта. Однажды он взлетел, когда я был так близко, что я мог бы до него дотронуться, потому что он был очень напуган.

— Тобой! — сплюнула Джали.

— Нет. Я дал ему слишком много поводов бояться меня, но в тот момент он боялся не меня.

— Ты можешь мне сказать, из-за чего этот солдат побил тебя? — опять спросил Шкура.

— Я... — Она замолчала, бросив на меня быстрый взгляд. Ее лицо, которое она сама себе вылепила и нарисовала, в свете костра выглядело не столько красивым, сколько сердитым.

— Можно мне ему сказать? — спросил я. — Чтобы помочь завершить его образование, как ты говоришь. Ему было бы полезно об этом узнать.

— Ты и сам этого не знаешь!

— Конечно, знаю. Я видел твоего трупера. Ты сказала, что его зовут Бадур, не так ли? В Медвежьей башне, как и тебя с твоими синяками. Видишь ли, я стараюсь быть вежливым. Я не давал себе клятвы хранить эту тайну.

— Тогда скажи мне, Отец. Похоже, мне следует об этом знать. Ты сам так сказал.

— Я сделаю это, если Джали не захочет... или если она попытается обмануть тебя.

Она сплюнула в огонь:

— Какой же я была дурой, что пришла сюда!

— Тогда иди. Никто не держит тебя здесь против твоей воли.

— Я умею летать. Но я не твоя собачка и не буду делать свой маленький трюк только потому, что ты мне прикажешь; но я могу.

— Конечно, можешь. Я никогда этого не отрицал. Как и Шкура, я завидую этой твоей способности.

— Может быть, я сумею найти дорогу через болото. Это было бы очень полезно для вас.

Я пожал плечами:

— Сейчас этим занимается Орев. Ищет способ перебраться через болото.

— Иногда мне хочется спросить тебя и о нем, — сказал Шкура.

— Почему он выглядел так на Витке красного солнца? Потому что по духу он больше похож на человека, чем кажется, и к тому же крупнее.

Шкура покачал головой:

— Почему он сейчас с нами? Почему он был с тобой, когда мы впервые встретились? Я имею в виду, когда они сказали, что ты хочешь меня видеть, дали мне лошадь и послали к тебе. Я читал кое-что из той книги, которую вы с мамой написали. Я знаю, вы не думали, что мы читали, никто из нас. Но мы читали.

— Я польщен.

— Он был птицей Шелка. Вот что вы там написали. Любимой птицей Шелка.

Джали рассмеялась. У нее хороший смех, но тогда он показался мне неприятным:

— Разве ты не заметил, что птичка зовет его Шелк?

— Я — его хозяин, — объяснил я Шкуре. — Я кормлю его, играю с ним и разговариваю с ним; поэтому он зовет меня Шелк — так он привык называть своего хозяина. Разве ты не заметил, что он знает очень мало имен? Он называет тебя «мал», а Джали — «плох вещь».

Шкура кивнул:

— Он знает не слишком много слов, но очень хорошо обращается с теми, которые знает.

Джали встала:

— Бесполезно! Совершенно бесполезно! Я пролетела тридцать лиг, чтобы предложить дружбу и любовь. Что за дура!

Когда она исчезла в темноте, Шкура сказал:

— Интересно, куда она теперь пойдет? Обратно на ферму?

Я покачал головой.

— Думаю, законные владельцы уже вернули ее себе. — Я вздохнул и потянул себя за бороду, моя голова была переполнена мыслями. — Ты жаловался, что я недостаточно тебя учу. Если я сейчас постараюсь немного рассказать тебе об инхуми и, возможно, об Исчезнувших людях — ты, кажется, очень стремишься узнать о них, — ты будешь слушать и сохранишь это в памяти?

Он торжественно поднял руку:

— Клянусь всеми существующими богами, что я запомню каждое слово.

— Будь осторожен в своих клятвах, — сказал я ему. — Мысль о несдержанных клятвах будет преследовать тебя, когда ты станешь старше.

Сначала насчет инхуми. Они обожают заброшенные здания. Ты же знаешь, что произошло в том доме, где мы спали. Угроза войны вынудила семью оставить дом, и Джали почти сразу же переехала туда, возможно, в тот же день. Мы с Дуко Сфидо прибыли туда вместе с нашими войсками и застали ее там. Мы полагали, что она имеет право там находиться. Однажды ночью я бессознательно узнал ее, услышав ее голос, но не увидев ее лица, которое тогда было лицом беззубой старухи и очень отличалось от голодного, чувственного лица, которое я видел у нее в Гаоне.

— Они могут запросто это делать? Изменять свой внешний вид?

— Правильно. Они лепят свои черты пальцами, как скульптор лепит из куска глины, и дополняют свое мастерство косметикой. Я начал говорить, что всякий раз, когда ты наталкиваешься на, казалось бы, заброшенный дом — или что-то в этом роде — и обнаруживаешь, что на самом деле дом не заброшен, что в нем действительно кто-то живет, ты должен с подозрением отнестись к этому человеку.

— Так и будет.

— Прекрасно.

Несколько секунд он задумчиво смотрел в огонь:

— Разве Джали не может вернуться с новым лицом, притворяясь кем-то, кого мы не знаем?

— Конечно, хотя я льщу себя надеждой, что вскоре раскрою ее обман.

— А я могу? Я имею в виду, разве нет способа узнать, что она инхума?

— Нет, если только ты не видел, как она кормится или летает. — Я обдумал вопрос. — Относись с подозрением к мужчине с пудрой на лице или с чем-либо подобным, а также к женщине, которая носит больше пудры, румян и духов, чем обычно. — Вспомнив о Фаве, я добавил: — А также к ребенку, который вообще пользуется ими. Будь также осторожен с теми, кто, по-видимому, не ест или ест очень мало.

— И еще к кому-то, кого боятся животные, — предположил Шкура. — Джали напугала наших лошадей, и Орев ее не любит.

— Отлично. Прежде всего будь осторожен с теми, чьи пальцы кажутся неуклюжими, кто никогда не учился писать — или говорит, что не учился, — и испытывает трудности с простым ремонтом, завязыванием узлов или изготовлением обычных предметов из дерева. Видишь ли, руки для них неестественны, и потому их разум никогда не развивается таким образом, как у нас. Представь себе ребенка, у которого не было рук, пока он не стал достаточно взрослым, чтобы сделать себе грубые подобия.