каторжные лагеря под Норильском. Просидел он восемь лет, а потом еще несколько лет пробыл в норильской ссылке.

Себя он виновным не считал, как и все большевики, непрерывно сотнями писал жалобы и, уже после смерти Сталина, отсидев всего 14 или 16 лет, вышел досрочно. Вернувшись, потребовал реабилитации.

Ему отказали по той смешной причине, что он уже давно реабилитирован.

Еще во время войны.

На документе о реабилитации рукой выдающегося чекиста, который был не то правой, не то левой, не то средней рукой Берии, было написано: «Держать под стражей впредь до особого…» Последнее слово: «распоряжения» — не дописано. Страна тюремных порядков. Хамская власть.

Диктатура пролетариата.

Позже настала очередь самого этого чекиста (Кабулова), которого перемолола все та же человекорубка.

Дали этому Гурвичу в Москве двухкомнатную квартиру, которая, включая спальню и коридоры, была до потолка в три слоя набита книгами. Полки не выдерживали веса книг, и те печатными реками выливались на пол, перегораживая проходы.

У этого Гурвича (забыл имя-отчество) я несколько раз бывал дома, в Москве. У него единственного в жизни (других не вспомнил) украл книгу. По системе: взял почитать и не отдал. Книга была А. К. Гастева «Поэзия рабочего удара».

Еще тетя Феня и дядя Исаак хотели познакомить нас с Риммой Казаковой, но в виде сюрприза. Поэтесса приехала, радостная тетя познакомила нас, я жутко смутился — закомплексованный весь, и мы тут же без бесед-разговоров ушли на электричку, на два-три поезда раньше, чем собирались.

Матвеевка

Год мы как-то маялись, болтались. Для меня привычно, я даже не роптал, но Люся-то была совсем молодая. И она тоже не роптала, с какой-то легкостью, без истерии все воспринимала, будто у нас в запасе еще что-то есть.

Когда убедилась, что и в резерве тоже ничего, пошла на первый тяжелый подвиг.

А я, скотина, разрешил.

Люся ушла на заочное отделение и, пользуясь тем, что в паспорте оставалась московская, временная, студенческая прописка на пять лет, устроилась на работу.

Архивариусом в центральный московский штаб новой, только что появившейся организации ВАЗ.

Располагалась организация в Лаврушинском переулке, недалеко от Третьяковской галереи, в центре, удобно. И платили не минимальные 60 рублей, а чуть ли не сто. До этого мы получали две стипендии 30 плюс 30 плюс моя сторожевая ставка, еда под боком, но жилье в разных местах, а тут у нас появился шанс спать в обнимку. Тогда у нас не было сомнения, что лучше.

Однако квартира должна была стоить очень мало.

Мне же из сторожей пришлось уйти. Во-первых, ясно, что очень далеко. Где бы мы квартиру ни нашли, через ночь на Ломоносовский к девяти вечера. Утром, как есть немытый, на факультет и, главное, каждую вторую ночь опять порознь спать, зачем же тогда Люся с очного уходила?

Наверное, все это можно заменить двумя словами: тяжело жилось, но это история. В разных формах так жили миллионы. Вот я пытаюсь показать, как именно так.

Самая дешевая наша квартира обходилась нам в 15 рублей.

У меня не хватит грязных слов ее описывать, а матерными легко и убедительно передавать эмоции, но они не годны для передачи кон-кретций.

Забавно, что мы в этом углу не прожили и года. Хозяйка — злобная бабка, годная к присвоению ей звания Бабы-Яги второго ранга, поменяла ее с однокомнатной квартирой вместе на полную двухкомнатную квартиру.

К нам пришел, познакомился будущий жилец.

— Зачем вам эта, простите за выражение…

— Да не нужна она мне. Мне московская прописка нужна. Я женился на бабе только из-за прописки. У нее двухкомнатная была. Зачем ей двухкомнатная? Вот я и вырвал себе этот законный уголок. Только чтобы зацепиться. Прописка уже есть.

Года не пройдет, и у меня будет нормальная квартира в Москве.

Сняли мы комнату в двухкомнатной квартире нового дома в Мат-веевке. Из нашего окна было видно главное здание МГУ. До станции электрички десять минут ходу. Еще десять минут — и станция метро. Удобно.

Был даже автобус, который шел прямо или рядом к МГУ. Но долго.

Хозяева были забавные. Она — Валя, статная молодая девка, ухудшенный вариант нашей дорогой подружки Вали Гришуковой. А он — Сеня, закомплексованный паренек, зашуганный, вроде калеки, хотя не видно, в чем дело, внутри головочки, сантиметров на десять ее пониже.

Он нам рассказывал:

— Я с самого детства хотел жениться. Хорошую бабу за себя взять. Красивую. Деньги копил. Другие парни гуляли, меня приглашали, я денег на ветер не тратил, еще до армии кое-что поднакопил. Но для хорошей женитьбы мало пока.

В армии только бы хорошей специальностью овладеть, нужной, денежной, я так командирам и говорил. Они меня учиться посылали.

Вернулся после армии, хорошую работу быстро нашел, платят хорошо. За два года на двухкомнатную наэкономил. Присмотрел девушку, вот эту — Валю, скромную, красивую. Я ухаживать не стал, мы же по работе уже знакомы. Подошел к ней, так и так, пойдешь за меня, будем хорошо жить в двухкомнатной квартире. Она пошла. Мы пока детей не хотим. Комнату вот сдаем, деньги опять копим. А года через два и ребенка заведем, у нас к этому времени уже порядочно будет.

С вашей помощью.

Не помню, как разговор завернулся, я как-то этой Вале про Кама-сутру рассказал. Она гладить перестала, ко мне повернулась, глаза как в первый раз от сна отошли:

— Валер, ты дураку моему Сене эту книжку покажи.

Я этому Сене не только книжку (перепечатку) показал, но и почитать дал. Он вернул на следующий день. Не заинтересовался.

— Только Вале моей эту гадость не показывайте.

А про содержание сказал так:

— Там же все всем давно известное. Вот «по-обезьяньи», так это у нас «раком» называется.

— Ты что, Сеня? Да ты прочти! По-обезьяньи-то вот как и вот, совсем иначе.

— Ну все равно.

Вторжение войск СССР (у нас говорили: Варшавского пакта) в Чехословакию было самой острой новостью. (Во! 1968 год. Третий курс.) Валя с выпученными глазами (искренними, пылающими праведным гневом, возмущенными, яростными) на меня набрасывается:

— Да разве можно даже подумать, представить себе, чтобы мы — самая миролюбивая страна в мире, могли первыми ввести войска в другую страну?

— А в Венгрию?

— Ну, в Венгрию… Там так и надо было делать.

Этот прием глупого утверждения в споре запомнился мне на всю жизнь. Я этот пример часто студентам приводил как неопровержимый прием женской логики.

Раиса Павловна

Вспоминаю о ней с огромным удовольствием, с теплотой, с