– Тогда и я не буду, – сказал Сашка.

…А в варианте, где я, поколебавшись, согласился и мы пошли «на дело», все обернулось так скверно, что тошно и вспоминать. Три раза сработали удачно, на четвертый попались. И нас били – пьяные взрослые двух мальчишек. Стриж, защищаясь, пырнул одного самодельным ножом.

Потом колония, блатные «короли» и «наставники» – парни шестнадцати-семнадцати лет с солидными сроками. И стремление самим возвыситься в блатной иерархии, помыкать другими – а не чтобы они тобой.

Сашка – натура страстная, артистическая. Тяга к самовыражению всюду понукает его делать дело, за которое взялся, с блеском, шиком, лучше других. И там он «лучше» – вор в законе с полудюжиной судимостей и большим числом нераскрытых дел. Я против него мелкий фраер… Впрочем, в вариантах, где мы с ним «по хавирам работаем», у людей и украсть-то особенно нечего.

– Та-ак, – тянет Стриж; он умылся и стоит, вытирая раскрасневшееся лицо, над душой и телом техника Убыйбатько, рассматривает схему; физиономия у Андруши сделалась сонной. – Та-ак, понятно!.. Ну а сейчас как здоровье, ничего?

– В… в порядке, – ошеломленно отвечает техник.

– А чем хворал?

– Да… ничем не хворал.

– Так, понятно, ага! Значит, в военкомат вызывали на переподготовку?

– Не вызывали.

– Та-ак… а, конечно, как я сразу не догадался: женился и брал положенный трехдневный отпуск. Поздравляю, Андруша, давно пора!

– Да не женился я! – Техник беспомощно озирается.

– Кино-о! – тихо произносит Алла.

– Понятно… ничего не понятно! – Сашка вешает полотенце, начинает расчесываться. – Почему же ты так мало сделал? Мы договорились, что за время командировки ты закончишь схему – от и до, как ты сам изволил выразиться. А?

– Так двухваттных сопротивле…

– Материально ответственный не должен мне говорить о сопротивлениях! – гремит Стрижевич. – Это я должен ему напоминать о сопротивлениях, конденсаторах, проволоке монтажной, пергидроли тридцатипроцентной и прочем!

– Зато ж монтаж какой, Александр Иванович! – льстиво и нахально заявляет техник. – Куколка, не будем спорить. Ажур!

– Куколка. Ажур… – Стриж склоняет голову к плечу. – Не монтаж, а позднее итальянское барокко. Кубизм. Голубой Пикассо! А на какой предмет мне это искусство! Схема проживет неделю, может быть, день, а виртуоз паяльника Андруша Убыйбатько тратит месяцы, чтобы выгнуть в ней проводники под прямыми углами. Сколько тебе внушать, что экспериментальные схемы делают быстро; если идея пришла в голову утром, то к вечеру ее надо проверить, пока не завонялась. Темпы, темпы и еще раз темпы, как говорит всеми нами любимый шеф. Все понял?

Техник трясет головой, как паралитик, берется за паяльник. Дня на три ему этого заряда хватит.

– Та-ак… – осматривается теперь Стриж. – Капитан все еще брился. Аллочка, как всегда, неотразима. Какая прическа! Как называется?

– «Пусть меня полюбят за характер!» – И щеки Смирновой слегка розовеют.

– Эй, ты чего пристаешь к чужим лаборанткам? – ревниво осаживаю я Стрижевича-ординарного, видящего только один вариант причесок, щетин и прочего.

– А, ты здесь? – замечает он меня. – Тебя еще не выгнали? Ну, пошли покурим.

Выходим в коридор, располагаемся друг напротив друга на подоконнике торцевого арочного окна. Закуриваем. Глаза Сашки красны от дорожного ветра.

– Чего тебя раньше принесло? Мы тебя ждали завтра.

– Так… – Он пускает дым вверх. – Конференция унылая, никакой пищи для ума. Чем коротать последнюю ночь в гостинице, сел на мотоцикл и… – Стриж мечтательно щурится. – Ночью на дороге просторно. Кошки прибегают на обочину светить глазами. Вверху звезды, впереди фары встречных. Непереключение света ведет к аварии, на кромку не съезжал. Пятьсот двадцать кэмэ прибавил на спидометре, ничего? А ты здесь как?

– Средне. Чтоб да, так нет, а чтоб нет, так да. – И я рассказываю все: поругался с Ураловым из-за списания «мигалки», подпирают сроки с матрицами, пробовал новую идею, но неудачно – ушибло током.

Стриж выслушивает внимательно.

– Погоди, – начинает он, кидая окурок у урны, – а как же все-таки…

Но в этот момент, как всегда кстати, из двери выглядывает Кепкин, видит Сашку, направляется к нам:

– Прливет, с прлиездом. Ну как конферленция?

– Ничего, спасибо. – Тот с удовольствием трясет Геркину руку. – Вот только доцент Пырля из Кишинева очень обижал электронно-лучевую технологию. Доказывал, что она ненадежна, ничего микроэлектронного ею создать не удастся. Вот… – Стрижевич достает блокнот, листает, цитирует: – «По перспективам промышленного выхода этот способ в сравнении со всеми другими подобен способу надевания штанов, прыгая в них с крыши, – или не попадешь, или штаны порвешь». А?

– Ну, знаешь!.. – И без того длинное лицо Кепкина, который строит машину для лучевой технологии и большой ее энтузиаст, вытягивается так, что его можно рассматривать в перспективе. – Между нами говорля, Пырля не голова. Светило, которлое еще не светило.

– А Данди? – оживляется Сашка. – Данди голова?

– Данди горлод… а ну тебя к фазанам! С вами, химиками-алхимиками, чем меньше общаешься, тем дольше прложивешь.

Он поворачивается к своей комнате, но тотчас передумывает, остается; без общения с нами Геркина жизнь была бы хоть и дольше, но скучней.

– А что еще было интерлесное?

– Расскажу на семинаре, потерпи. – Стриж прячет блокнот. – Я пока не на работе.

Из коридорной тьмы, вяло переставляя ноги, приближается Тюрин. В руке у него тот же «Джорнел оф апплайд физик».

– Чувствуется в твоей походке какой-то декаданс, Кадмич, ущерб, упадок, – замечает Сашка, здороваясь за руку и с ним. – Напился бы ты, что ли, да побил окна врагам своим!

– А это мысль! – подхватывает тот, стремясь попасть в тон. Но замечает мое отчужденное молчание, киснет. – Я, наверное, помешал?

(Мы собрались вместе, думаю я, четыре основоположника, – хоть Нуль-вариант разворачивай. Только не выйдем отсюда к Нулю, к надвариантности, не то настроение, не тем заняты мысли – не повернуть их к такой проблеме. Лишь от одной ординарной к другой подобной, в пределах специальности.)

* * *

– Нет, ничуть. – Я беру у Кадмича журнал. – Попотчуй и их «сэндвичами Тиндаля», как меня давеча. Вот читайте.

Стриж и Кепкин склоняются над журналом. Оба помнят тюринский способ ступенчатой диффузии, быстро ухватывают суть заметки. Радий стоит как в воду опущенный.

– Да-а… – тянет Кепкин, глядя на него.

– На конференции демонстрировали микросхемы фирмы «Белл», сделанные способом Тиндаля, – говорит Сашка. – Хороши. Наши теперь будут перенимать. Ничего, – он возвращает журнал Тюрину, – главное, ты это сделал первый. Смог. И еще сможем, сделаем, возьмем свое!