Съезд происходил в рабочих районах на Выборгской стороне и за Нарвской заставой, в Народном доме и в школе, приспособленных для большого количества людей. Собирались и расходились умело, в перерывах рассеивались в уличном движении, сидели в рабочих чайных за бутылкой пива. Обедали в общественных столовых, ночевки имели в разных местах — мне, например, пришлось ночевать на Петроградской стороне. Спокойно работая, мы знали, что где-то кругом находятся наши сторожевые посты, которые сейчас же дадут знать о возникшей опасности, как это делали при царе наши подпольные патрули, охранявшие маевки и партийные собрания»[1836].

Еще один делегат — Емельян Ярославский — рассказывал: «Заседания происходили настолько нелегально, что многие товарищи назывались нелегальными именами, так как мы каждый день ждали еще большего разгрома и арестов»[1837].

Но вот заметка из «Петроградской газеты»: «Вчера открыли заседание «Всероссийского съезда большевистских и интернационалистических организаций». Прибыло 100 делегатов, представляющих, как утверждают большевики, 150 000 членов партии… С докладом о политическом положении выступил товарищ Сталин. Почетным председателем съезда избраны находящиеся под арестом и скрывшиеся от прокурорского ока: Ленин, Зиновьев-Апфельбаум, Каменев-Розенфельд, Троцкий-Бронштейн, Луначарский и Коллонтай… На съезде указывалось, что Ленин и Зиновьев вопреки сообщению газет за границу не выехали и находятся в постоянном контакте с Центральным комитетом большевистской организации»[1838]. Доклады участников съезда печатались в «Рабочем и солдате». Журналисты репортажи из подполья обычно не ведут.

Никаких пораженческих настроений не было и в помине. С организационным докладом ЦК выступил Свердлов: с апрельской конференции численность партии утроилась, 157 делегатов с правом решающего голоса и 128 — с совещательным представляли уже 162 организации, в которых состояли 200 тысяч членов. Даже с начала июля количество большевиков увеличилось на 2,5 тыс. чел. Силы придавало и то, что съезд созывался как объединительный: на нем предстояло формальное включение в партию межрайонцев.

В политическом докладе Сталин, оценив прошедшие бурные события, пришел к выводу:

— Наша партия была единственной партией, оставшейся с массами в их борьбе с контрреволюцией.

Сталин вновь настаивал — теперь перед съездом — на снятии лозунга «Вся власть Советам!» при полной готовности эту власть взять.

— Подземные силы революции не дремлют: поскольку война продолжается, поскольку продолжается разруха, никакие репрессии, никакие казни не спасут правительство от новых взрывов[1839].

Межрайонцы — Юренев, Володарский, Мануильский, Безработный — защищали лозунг «Вся власть — Советам!», утверждая, что его снятие и переход к лозунгу диктатуры пролетариата и беднейшего крестьянства только осложнит жизнь Советам и процесс сдерживания обнаглевшей буржуазии. Ногин доказывал недостаточность ресурсов, Преображенский предлагал пропустить с соцреволюцией вперед Запад. Линию Сталина поддерживали Бубнов, Залуцкий, Смилга, Молотов. Дебаты продолжились.

После политического отчета ЦК 27 июля был поставлен вопрос о явке Ленина на суд. Володарский, Лашевич считали это целесообразным при условии предоставления Ленину гарантии безопасности, гласного ведения следствия. Съезд предпочел Лениным не рисковать.

Заседание съезда 29 июля началось с объявления перерыва для совещания президиума и членов ЦК. Дело в том, что в этот день, как рассказывал Флеровский, «было опубликовано постановление Временного правительства, предоставляющее министрам военному и внутренних дел права закрывать съезды и собрания. Было совершенно ясно, что это постановление направлено против нашего съезда и что над ним нависла угроза закрытия. Ввиду такой угрозы совещание решило немедленно провести выборы ЦК… Были избраны, вместо девяти, 21 человек членов ЦК и 10 кандидатов. Рост партии и объема партийной работы потребовал расширения состава руководящего органа». Но имена избранных решили раскрыть только в случае благополучного завершения работы съезда.

На следующий день съезд сменил место своей работы. «Глубже забрались в старое подполье», — шутили делегаты. Мы перешли к Нарвской заставе и разместились в небольшом зале здания Нарвского райкома партии. Было очень тесно, но как-то уютнее и товарищески интимнее»[1840].

На заседании 30 июля слово для доклада о международном положении было предоставлено делегату от Москвы Николаю Ивановичу Бухарину. Сыну московского учителя исполнялось 29 лет. Он рано занялся революционной деятельностью, вступил в РСДРП в 1906 году, не закончил экономическое отделение в Московском университете, арестовывался, ссылался, бежал из ссылки. С 1911 года Бухарин находился за границей, где неоднократно встречался с Лениным. Жил в Ганновере, Вене, Лозанне, Стокгольме, Копенгагене. Учился, писал в партийную прессу. Затем перебрался в Нью-Йорк, где вместе с Троцким редактировал «Новый мир». В мае 1917 года появился в Москве. Невысокого роста, подвижный, рыжеволосый, с редкой бородкой на мальчишеском лице и серо-голубыми глазами под высоким лбом, почти всегда в высоких русских сапогах и кепке. «Он имел внешность скорее святого, чем бунтаря и мыслителя»[1841], — замечала хорошо знавшая его эмигрантка.

Блестящий публицист и оратор, Бухарин, как никто из большевистских руководителей, не был больше захвачен перспективой европейской и мировой революции. Но на VI съезде выступал сдержанно. Победившая рабоче-крестьянская революция, если она состоится в России, конечно, объявит революционную войну, чтобы разжечь пожар мировой социалистической революции. Однако произойдет это не скоро, поскольку мелкобуржуазная демократия вошла в союз с западными империалистами, и «Россия как очаг революции временно прекратила существование».

Сталин приходил к другим выводам, доказывая возможность ускорения революционного процесса. «Контрреволюция обнаглела», и виновны в этом предатели — эсеры и меньшевики.

— Временное правительство это — кукла, это — жалкая ширма, за которой стоят кадеты, военная элита и союзный капитал… Но теперь, после того, как контрреволюция организовалась и укрепилась путем сдачи в плен всей революционной демократии, после того, как союзный капитал и внешний заем в руках буржуазии, говорить, что Советы могут мирным путем взять власть в свои руки — значит говорить впустую. Мирный период революции кончился, наступил период немирный, период схваток и взрывов… Не исключена возможность, что именно Россия явится страной, пролагающей путь к социализму. Надо откинуть отжившее представление о том, что только Европа может указать нам путь. Существует марксизм догматический и марксизм творческий. Я стою на почве последнего[1842].