Прочитав в «Известиях Всероссийского Совета крестьянских депутатов» 19 августа «Примерный наказ, составленный на основании 242 наказов, доставленных местными депутатами на 1-й Всероссийский съезд крестьянских депутатов», Ленин пришел в восторг: он получал в свои руки готовую программу в крестьянском вопросе, которую к тому же Временное правительство даже близко не сможет и не захочет реализовать. Он счел сводку наказов «единственным в своем роде материалом», который «обязательно должен быть в руках каждого члена нашей партии». Ленин уверял: «Достаточно небольшого размышления над этими требованиями, чтобы увидеть полную невозможность осуществлять их в союзе с капиталистами, без полного разрыва с ними, без самой решительной и беспощадной борьбы с классом капиталистов, без свержения его господства… Только революционный пролетариат, только объединяющий его авангард, партия большевиков, может на деле выполнить ту программу крестьянской бедноты, которая изложена в 242-х наказах… Революционный пролетариат действительно идет к конфискации земель, инвентаря, технических сельскохозяйственных предприятий, к тому, чего крестьяне хотят и чего эсеры им дать не могут»[1854].

Уделял Ленин внимание и международным делам, активно борясь внутри собственной партии — особенно грешен был Каменев — и с циммервальдскими настроениями, и с идей Стокгольмской конференции. «Нельзя терпеть, чтобы партия интернационалистов, перед всем миром ответственная за революционный интернационализм, компрометировала себя кокетничаньем с проделками социал-империалистов русских и немецких, с проделками министров буржуазного империалистического правительства Черновых, Скобелевых и Ко. Мы решили строить III Интернационал. Мы должны осуществлять это вопреки всем трудностям. Ни шагу назад, к сделкам между социал-империалистами и перебежчиками социализма!»[1855]

В июле — августе эта идея Стокгольмской конференции обрела второе дыхание, что в немалой степени было связано с визитом делегации Всероссийского съезда Советов в Швецию, Англию, Францию и Италию. В пользу встречи социалистов враждовавших коалиций высказались уже не только Независимая рабочая партия и социалисты, но и лейбористы в Англии, Итальянская соцпартия, большинство Французской социалистической партии. Правительства союзных государств сочли необходимым вмешаться. Их согласованная позиция была публично озвучена Бонар Лоу в палате общин 13 августа: правительство не выдаст разрешения лицам, живущим в Англии, для поездки в Стокгольм. Такие же решения были приняты правительствами США, Франции, Италии[1856].

Вместо этого в Лондоне 15 (28) августа открылась конференция социалистов восьми союзных стран. Они осудили отказ своих правительств в выдаче делегатам паспортов, но общее заявление об отношении к Стокгольмской конференции принять не удалось, как и согласовать декларации о целях войны, предложенные различными национальными группами. Конференция закончилась провалом: она просто прервала работу к концу второго дня заседаний»[1857]. Идея Стокгольмской конференции уже была мертва из-за оппозиции правительств союзников.

Перипетии вокруг Стокгольмской конференции и невыдачи паспортов ее делегатам стали поводом для выхода французских социалистов из правящей коалиции, что нанесло серьезный удар по «священному единению». Поддержавший ее Гендерсон был исключен из состава английского Военного кабинета[1858]. В России же это был удар не только по эсерам и меньшевикам, мнением которых на Западе просто жестко пренебрегли, но и по правительству, которое Советы обвинили в содействии срыву конференции. Терещенко обвинения отметал, но ему мало кто верил.

В выигрыше опять оказались большевики. «Большевики не могли подобрать для показа русскому народу более яркого примера, чем этот решительный отказ союзников предоставить даже своим патриотически настроенным социалистам возможность изучить почву для общего мирного урегулирования»[1859], — справедливо замечал Уорт. А Ленину оставалось только подхватить тему и клеймить эсеров и меньшевиков. 26 августа Ленин писал в «Рабочем»: «Где же у вас гарантии, господа, что, участвуя в Стокгольме вместе с Шейдеманами, Стаунингами и Ко, вы не являетесь фактически игрушкой, орудием в руках тайных дипломатов немецкого империализма? У вас таких гарантий быть не может. Их нет. Стокгольмская конференция, если она все же состоится, что очень мало вероятно, будет попыткой немецких империалистов прозондировать почву насчет возможности такого-то или такого-то обмена аннексий… Желая быть интернационалистами, на деле оказываетесь пособниками социал-шовинистов то одной коалиции, то обеих коалиций»[1860].

И в отсутствии Ленина большевики усиливали свои позиции по всей стране.

Суханов писал: «Отклики «июля» были только в психологии верхов: кадеты, энесы и примыкающие играли на июльском разгроме перед лицом масс. Но массы, не видевшие воочию событий, реагировали слабо. Здесь продолжался «нормальный» процесс завоевания низов большевиками». Особенно быстро большевизировались гарнизоны. «В ряде городов отзвуки июльской катастрофы выразились в виде солдатских бунтов и вспышек… Это движение было подавлено довольно легко… Но большевизм среди провинциальных гарнизонов разлился широкой рекой. Солдат решительно не хотел воевать»[1861].

Усиление позиций большевиков было налицо и на проходивших тогда выборах. В ходе частичных довыборов в столичный и районные Советы, большевики увеличили свое представительство на всех крупнейших фабриках и заводах. Еще бы, ведь к титулу единственной оппозиционной партии они добавили еще и ореол гонимых и «невинно пострадавших за отстаивание интересов трудящихся». Число большевиков в Петроградском Совете шло вверх. Кстати, 1 августа 1917 года Совет поменял дислокацию. Поскольку Таврический дворец, где планировалось проведение Учредительного собрания, был уделан заседавшими в нем органами революционной демократии до такой степени, что его пришлось закрыть на ремонт, Совет рабочих и солдатских депутатов со всеми своими комитетами, фракциями и другими учреждениями переместился на окраину города — в Смольный монастырь.