Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Напарник Эджертона по делу Латонии Уоллес, Том Пеллегрини, еще несколько лет подступался к убийству девочки, но безрезультатно. Наконец он в последний раз пришел к Рыбнику и попросил написать на бумажке, виновен он или нет, и спрятать ее.
– И если ты умрешь, – объяснил Пеллегрини, – я найду бумажку и буду знать хотя бы для себя.
Несколько лет назад Рыбник действительно покинул нашу юдоль скорби, но в его имуществе такого документа не нашлось. Иногда чудо случается, иногда – нет.
После ухода из балтиморского департамента Пеллегрини побывал в Косово от ООН, где преподавал расследование убийств новым местным детективам. Сейчас он руководит фирмой частного сыска в Мэриленде.
Что до остальных – Гэри Данниген сейчас страховой следователь. Эдди Браун перешел в отдел безопасности спортивной команды «Балтимор Рэйвенс», как и Бертина Сильвер из смены Стэнтона. Рик «Банк» Рикер возглавил бюро по вопросам увольнения в департаменте, хотя его детективная ипостась – включая обязательную сигару – продолжает жизнь в «Прослушке» в виде легендарного Банка Морленда в исполнении Уэнделла Пирса. Остальные детективы из смены Д’Аддарио – Дональд Кинкейд, Боб Боумен и Дэвид Джон Браун – тоже ушли в отставку, хотя Дэйв Браун – по обидной причине: из-за тяжелой травмы ноги, полученной во время обыска заброшенного дома.
Дэнни Ши умер от рака в 1991 году. Я редко сопровождал его на делах, так как он служил в смене Стэнтона, но отчетливо помню, как присутствовал с ним на самой естественной смерти из всех возможных – в квартире в Чарльз-Виллидже, где престарелая учительница игры на пианино скончалась в своей постели под тихую мелодию по радио.
Транслировали «Павану на смерть инфанты» Равеля, и Ши, человек широкого кругозора, ее узнал, а я – нет.
– Идеальная тихая смерть, – сказал он, кивнув на тело и подарив мне момент, который я, думая о Дэнни Ши, буду вспоминать всегда.
Дональд Уолтемейер тоже умер от рака в прошлом году, уже уехав из Балтимора и став следователем в Абердинском департаменте полиции на севере Мэриленда.
Когда на поминках вместе с абердинскими ветеранами собрались Макларни и другие парни из его бывшей группы, они вдруг поняли, что Гробальд Осквернейер умудрился совершенно одинаково обозлить и влюбить в себя оба департамента. На похоронах люди в разной парадной форме сошлись во мнении, что для них было честью знать и называть коллегой этого одновременно непревзойденного следователя и знаменитую занозу в заднице.
А полицейский стажер из того давнего года все еще на свободе, его местонахождение – предмет слухов и очень грубых предположений некоторых ветеранов отдела. Периодически его наблюдают на съемочных площадках Балтимора и замечают в захламленных кабинетах продюсеров и комнатах сценаристов. Иногда он посещает воссоединения балтиморского отдела по расследованию убийств в Парквилле, где детективы в отставке обязательно его подкалывают и спрашивают, подмигивая, когда уже NBC пришлет им чеки с кучей нулей.
Без комментариев. Но этот стажер и его кредитка всегда наготове, ведь он за многое – если не вообще за всю свою карьеру, – будет до гроба должен этим мужикам пиво – всем до единого.
Дэвид Саймон
Балтимор
Май 2006
Дело закрыто
За полтора десятка лет с тех пор, как Дэвид Саймон дописал свою книжку, он преобразился из журналиста сомнительных способностей в футболке и с блокнотом, которому маловато драли его уши с бриллиантовыми сережками, в премиеносного автора, заслуженного сценариста и признанного телепродюсера. Меня за те же пятнадцать лет повысили в звании ровно один раз.
Шли годы, я редко видел Дэйва, не считая пары воссоединений убойного и проводов в отставку Гэри Д’Аддарио и Юджина Кэссиди. И вдруг однажды из Северной Каролины звонит мой сынок: «Пап, тут по НВО сериал про твой департамент». Я ответил, что уже знаком с «Прослушкой», и спросил Брайана, смотрит ли он ее. Ответил он чуть ли не с придыханием: «Пап, все морпехи смотрят "Прослушку"».
И снова у Саймона получилось.
В 1988-м, когда недоумевающее начальство разрешило Дэйву провести с нами целый год, мы с друганами посмеивались и игрались с ним, как малыши, которым принесли в колыбель новую машинку. К нашему восторгу, Дэйв, юный трезвенник, заметно хмелел после какой-то жалкой пары пива. Он присоединялся к нам после работы – наверное, надеясь краем глаза узреть какой-нибудь там Святой Грааль убойного, – но в конце концов понял, что мы просто хотели полюбоваться столь дивным зрелищем: человек улетает с трех баночек спиртоного.
Дэйв терпел добродушные приколы и уже скоро действовал в нашей среде незаметно. Он стал, как в поговорке, тараканом на стене, впитывал все, пока мы были слишком заняты разгадкой убийств, чтобы думать о своем поведении в его присутствии. Сначала мы при Дэйве одергивались. Следили за собой, за языком, даже за методами. Но потом на это стало не хватать времени; чем больше нас нагружали, тем больше он что-то там себе карябал. Хотя мы и разрешали ему присутствовать на обычных опросах, на некоторых допросах ему нельзя было находиться по юридическим соображениям. Тогда у нас еще не было односторонних окон и микрофонов, какие сейчас стоят в допросных всех полицейских департаментов. И мы приучились открывать дверь медленно, чтобы не смазать Дэйву по роже. Он слушал через щелочки в косяках, а слух у него прекрасный, судя по тому, как точно он потом передавал допросы целиком. Когда вышел «Убойный отдел: Год на смертельных улицах», мы остались довольны тем, как четко Дэйв запечатлел управляемый хаос, бушующий в любом городском отделе убийств: американские горки некоторых расследований, досаду, победы, бесконечный поток невообразимого насилия.
Тут уже пришедшее в себя начальство отреагировало на революционный труд, справившись у юриста департамента, можно ли нас всех поголовно обвинить в поведении, недостойном звания офицера. Возобладали холодные головы и обвинений не выдвинули, хотя многие из нас увидели, как уровень наших аттестаций рухнул, будто свинцовые гири в заросший пруд. Но тут вышел сериал NBC на основе книги, и тогда наше время с Дэйвом предстало в более позитивном и приукрашенном Голливудом свете.
Мы, полицейские, одержимы описанием наших собратьев: латиноамериканский мужчина, черный мужчина, белый мужчина – все разложены по полочкам. Мы выходим в суде и говорим: «Черный мужчина вошел в дом через переднюю дверь, потом черный мужчина вышел через заднюю», – будто этот черный мужчина внезапно превратится в белого или