наполнять кровь отблеском свечения нашего Великого Светила, а остаётся лишь плоть, как эпицентр жизни, в котором ничего уже и не горит, и, как следствие таких вот перемен мы получаем в результате прожитого лишь бледный и едва глазами различимый, серый, ничтожный образ того, что и сформировалось внутри умершей плоти, пока та жизнь была прожита. При этом даже та же белка или куст черемухи формирует после себя некий образ, не то, что каждый умерший человек. Разница только в том, что образ, получившийся после человеческой жизни, будет склонен к формированию вокруг даже самого ничтожного результата прожитой жизни ну хоть какого-нибудь, пуст самого первичного и ничтожного, но некого чувственного оформления даже такого почти безликого бытия. Как понимаю, от того, как и к тому, что оформится результатом жизни после смерти чего-то на подобие травы, больших претензий к последствиям предъявляться не будет, тут самое главное, чтобы процесс дальнейшего движения по кругу не прерывался — из земли через плод, начавший рост, к новому растению, принимающему в себя Свет Светила и порождающему, как новые плоды, так и последствия переработки того, что находится в воздухе и земле, в нечто, несущее в себе силу и пользу Света, и пригодное к поглощению в виде пищи обычными животными. Сам продукт жизни все ещё предельно безлик, но что ещё более важно — от того, что его жрут скорее всего претерпевает нечто, похожее на восторг. Подумайте! Его перемалывают зубами, в результате чего у такого вот результата духовного роста того, что за несколько дней до того вообще не росло, будучи абсолютно безликой и в плане духовном совершенно ничтожной материей, появляется шанс, подарив частицы своей плоти тому, что съело, приобщиться к его, съевшего, духовному развитию, а так как оно куда более активно в плане жизни, оно ест, то и развитие его в плане духовности куда более яркое, тут могут нащупываться, пусть и первичное, но некоторое чувственное разнообразие. Так что растения, они скорей не будут наполнятся по факту съедения чем-то протестным, особенно если стали продуктом питания такого богатого в плане чувств существа, как человек. Именно поэтому нам мудрыми книгами растения и указаны как желательные и обязательные продукты питания. Но люди так устроены, что не очень склонны следовать подобного рода указаниям. Выше растений в развитии те, кто питается растениями, и те, кто пожирает тех, кто ест растения. Люди ещё выше по ступеням развития, и потому несут на себе след желаний тех, кого впору называть пожирателями до того жившей и бегавшей плоти. Но о всем, что с этим связано, после. На данный момент важней представить, чем заканчивается существование того, что пожирало растения. Ожидать здесь обнаружить избыточное богатство чувств, а это значит, и некую особо красочную картину духовную, как результат прожитой жизни было бы странно. Разумеется, жить такая простота-простота во всем очень хочет, страхом полнится, подняться некой борьбой духовной, этакой посмертной претензией и высказаться против убившего тоже, наверное, может, только такой протест безлик, между тем сам пострадавший неким бледным изображением того, что представлял из себя в минувшей жизни наделен. Вот, в результате, так как тот, кто такого сожрал и из полученных из его тела частиц и состоит на момент смерти, как следствие вслед бледному образу собравшего, когда он предстает перед взглядом того, кому решать, выстраивается длинный хвост бледных образов тех пострадавших и удовлетворивших его голод, полных претензий, что всех таких старанием пожравшего умертвили. Правда, тому, вроде бы, чем длинней такой шлейф, тем весомей повод таким показателем проявленной ловкости и правильного поведения гордится, так что тут тому, кому по воле Бога Творца решать решение и принимать в отношении пожравшего. И какое будет то решение, так, с ходу рассуждать довольно сложно. Ясно, что пожиравшему пожирать по жизни положено, он таким волею Бога Творца получился, но вместе с тем и обида тех, кому такое удовлетворение желания кушать стоило жизни тоже просто отброшена в сторону быть всё же не может. Все духовное сознание, формирующее образ, тут если и может прорисовываться, то только благодаря тому огоньку жизни, который со смертью угас. Помню бледное серое, по сути, отныне бестелесное, три-дэ изображение покойной мыши, которое из её тельца с такой осторожностью, осматриваясь, тогда, в детстве выбралось. Надо отметить, очень быстро это духовное копирование облика покойной тогда там совершенно непонятно куда и как среди листьев травы растворилось. Способности мыслить тут нет, все, что можно в том или ином направлении двигать сводится к инстинктам и куцей нажитой памяти, так что оглядывалась по сторонам та призрачная мышь в поисках ещё каких-нибудь возможных врагов, а побежать должна была туда, где обитали прочие сородичи из её стаи. Что там случилось тоже понятно. Мало того, что бегать как при жизни в теле, перебирая ногами, когда тело утрачено, заботы уж нет, тут важно наличие самого желания и памяти о местоположении интересующего места. Подумалось-представилось и во ты видишь-ощущаешь себя там, одна только беда — для других, все ещё живых тебя, такого невидимого-бестелесного словно бы нет как нет. Плоть, которую все ещё можно видеть, когда духовный образ уходит, с собой не возьмёшь, она остаётся там, где случилась та смерть. В данном случае там, где тело мышки на нитке повисло. И, как и следует ожидать, согласно обычной схеме круговорота всего, тут же начала ускоренно разлагаться. А раз так, то, что, своим наличием все ещё помогало сохраняться в некой целости сформировавшемуся образу потерявшей способность функционировать плоти слишком долго не уцелеть, что значит и образ, по мере разложения, очень быстро начнет ещё больше бледнеть и утрачивать хоть сколь-нибудь вразумительную связь с тем, что умерло. Тому, что формировалось благодаря свету жизни внутри тела только и остаётся как в ничтожности своей оставаться чем-то забытым, к чему в серой безликости общей массы обратиться только по факту претензий через частицы плоти, которые пока ещё не утраченную чувственную связь понесут. Тут, кстати, любопытно, центральные-государственные вариации на уровне примитивной жизни, чем примитивнее существование, тем примитивнее. Ожидать долговечности от того, что будет формироваться страхом, приятным ощущением сытости, восторгом от сексуального энергетического всплеска было бы странно. Возможно уже на уровне возникновения стада и стаи появится нечто приятное, порождаемое доминированием некого, сформировавшегося и начавшего отделять себя от прочих себе подобных, пусть и самого примитивного, но уже некого личностного, а это уже начальная радость от ощущения некой собственной персоны, то есть того, что способно пусть и первично, но выделиться