Запах поздней весны.

Светкин пушистый локон

У твоего лица…

Свет из знакомых окон,

Мамин голос с крыльца…

Дождики босоногие…

Мяч футбольный в пыли…

Это было у многих.

А многие сберегли?

1972 г.

* * *

Я видел сон: как будто, падая в траву,

Рву плоский браунинг из заднего кармана,

А впереди, средь клочьев мокрого тумана,

Идут враги — все те, кто враг и наяву.

Я навожу на них тупой короткий ствол,

И пистолет с отдачей прыгает в ладони…

О если б знали вы, какое торжество —

Стрелять и видеть, как срезает мой огонь их!

Они, крича, бегут сквозь реденький лесок,

А я стреляю вслед и чувствую отдачу…

Потом жалею об одном: что это сон.

И от того, что в сны не верю,

чуть не плачу.

1972 г.

Всё спит в тропической ночи,

Лишь звёзды полыхают свечками.

В постелях охают курортники,

Лелея боль сгоревших спин…

А нам бы снились трубачи —

Сердитые и остроплечие —

Да вот никак они не снятся:

Всё дело в том, что мы не спим.

На внешнем рейде дремлют танкеры —

И здешние, и иностранные,

И в кубрик сны приходят странные:

Про марсианские моря…

А нам бы снились трубачи —

Все маленькие и упрямые,

Спокойно-дерзкие, те самые,

Что вдруг в ночи заговорят —

О том, как стоптанный асфальт

Взорвётся яростными травами,

И ляжет на плечо мальчишечье

Ладонь зелёного листа,

Когда трубы звенящий альт

Расскажет всем, как были правы мы,

И в наступившем вдруг затишье

Всё встанет на свои места.

1972 г.

* * *

Это было сначала сном

Это было сначала сном

Про забытую всеми тропу:

Словно кто-то повёл рукой —

И чуть видный зажёгся свет.

Будто в диком лесной краю

Есть заросший рельсовый путь…

Это было потом тоской,

О дороге, которой нет.

В середине глухой зимы,

Когда всюду колючий лёд,

Когда песня про летний лес —

Словно память о волшебстве,

Это было сначала сном,

Это было потом тоской,

А потом в февральскую ночь

Раскачал тополя зюйд-вест.

И за плотной грядою туч —

Светлым зайчиком среди тьмы

Переливчато и легко

Прокатился первый сигнал.

Это было сначала сном,

Это было потом тоской,

А потом проснулся горнист —

Сам проснулся и нас позвал.

Может быть, отстану в пути,

Но потом догоню опять.

Бьют фонарики сквозь листву,

А в палатках дыханье ребят…

Это было сначала сном,

Это было потом тоской,

А потом прозвучал сигнал,

Чтобы знал я, где встретить себя.

1972 г.

Да здравствует остров сокровищ —

За то, что к нему дорога

Лежит сквозь пенное море,

Сквозь радости и преграды!

Да здравствуют дикие джунгли,

И радуга в брызгах прибоя,

И крик попугая в чаще!

Но нам не нужны пиастры…

Пиастры, пиастры, пиастры!

А что с ними делать в море?

Не купишь на них ни ветер,

Ни чистые горизонты,

Ни белых стремительных чаек,

Тебя провожающих в поиск,

Ни звонкое золото солнца,

Что блещет в струе за кормою.

Пиастры, пиастры, пиастры!

А что с ними делать в детстве?

Не купишь на них ни сказку,

Ни смех товарища звонкий,

Ни ясную радость утра,

Когда по траве росистой

Сквозь солнечный пух тополиный

Бежишь ты навстречу другу.

Да здравствует остров зелёный,

Лежащий за чёрной бурей,

За синей глубокой тайной,

За искрами южных созвездий!

Да здравствует смех и дорога,

Да здравствует дружба и море!

Да здравствует всё, что не купишь

На чёрное золото Флинта!

1972 г.

Песня была написана специально для отрядного кинофильма «Остров сокровищ». Но в то время фильм озвучен не был. Песня соединилась с фильмом только при озвучивании в 1990 г.

Там, где вытканы солнцем дорожки,

Там, где лагерь у горной речонки,

Полюбил октябрёнок Алёшка

Из второго отряда девчонку.

С той девчонкою встреч не искал он,

И, увидев её, хмурил брови,

А потом забирался на скалы,

Обдирая коленки до крови.

С ярко-алым шиповником горным

Возвращался обратно Алёшка,

Чтобы после вечернего горна

Бросить ветку с цветком ей в окошко.

А потом пришло время проститься,

Их автобус довёз до вокзала,

И уехал веснушчатый рыцарь

В синей майке со звёздочкой алой.

И она никогда не узнала,

Что была для него всех дороже,

И ещё две недели вздыхала

Об отрядном вожатом Серёже.

1973 г.

* * *

Когда мы спрячем за пазухи

Ветрами избитые флаги

И молча сожжём у берега

Последние корабли,

Наш маленький барабанщик

Уйдёт за вечерним солнцем

И тонкой скользящей льдинкой

Растает в жёлтой дали.

От горького пепелища,

От тёмных пустых переулков,

Где бьют дожди монотонно

По крышам, как по гробам,

От эха, что волком рыщет

В развалинах злых и гулких,

Наш маленький барабанщик

Уйдёт, не сдав барабан.

Уйдёт в синий край рассвета —

Там звонкая память детства,

Как смуглый от солнца мальчишка,

Смеясь, бежит по траве.

Там людям не целят в спину.