— Надеюсь, что все, кого я знал, еще живы. О, милая Силестия, хоть бы все так и было. Хотя, если подумать, то чего им сделается, верно? Хепзиба разве что… Эх, знал бы, что так все сложится, то положил бы ее деньги в Янтарный банк под проценты! Вот растяпа! А она ведь еще не все отдала мне! Но и я еще не все сделал…

Феликс было потянулся к сумке со скрижалью, но его рука тут же была перехвачена крепкой хваткой Дэя. Пастух сжимал пальцы не сильно, но двинуться Феликс так и не смог, будто рука в одночасье превратилась в камень.

— Я хотел бы попросить тебя на этот раз без крайней необходимости не вытаскивать табличку на свет. — проговорил Дэй спокойным голосом. — Особенно на свет той черной звезды.

Он отпустил руку Феликса и тот снова смог ей спокойно двигать. Упоминание черной звезды заставило маленького никса невольно обратить свой взгляд на небо. Вот она, словно живое существо, распространяет по небу свои оскверняющие дневной свет щупальца. На фоне голубого небосвода можно было увидеть темный огонь, который расходился во все стороны, будто в небесах пылал мрачный колдовской костер. Этот свет одновременно и пугал, и завораживал, придавая Феликсу новые силы и желание любой ценой выполнить свой долг. Это как с мечом, занесенным над головой, когда уже нечего терять, и в сердце рождается страх, а вместе с ним и храбрость, порожденная смесью отчаяния и жаждой жизни.

— Неужели она так разрослась из-за того, что мы вовремя не принесли эту табличку? — проговорил Феликс, сжимая спальный мешок, и все еще смотря на небо. — Спаси нас всех добрая Силестия.

Дэй ничего не ответил, так как знал, что Феликс и сам все понимает. Подняв свой кривой посох, который обронил, когда схватил Феликса за руку, пастух пошел в направлении догорающего костра.

* * *

Феликсу показалось, что проспал он целую вечность, но когда открыл глаза, то небо все еще было укрыто ночным покрывалом из маленьких драгоценных огоньков. На секунду ему показалось, что это черная звезда разрослась до таких размеров, что поглотило весь мир, но это тревожное наваждение быстро прошло, когда он увидел ее мрачные подрагивающие очертания на небе. Ночью она казалась не такой страшной, как днем, но тем не менее все еще наводящая суеверный страх. На этот раз Феликс не мог вспомнить, что ему снилось, но вроде бы это была все та же бесцветная пустыня, только вот на горизонте теперь виднелась гора, которая никак не хотела приближаться, сколько бы Феликс к ней не шел.

Протерев после сна глаза и поднявшись на ноги, он вдруг с удивлением обнаружил, что тот кусочек бескрайней пустыни, который был виден из расщелины, сильно изменился. Точнее, изменился ее цвет. Ночью белый песок источал мистический свет, приобретая на чернеющем горизонте призрачно-жемчужный ореол. Феликсу захотелось рассмотреть его поближе, и он осторожно направился к выходу из расщелины. Его вечный охранник Синох все еще спал, но у выхода Феликс встретил Хольфа, который глядел куда-то вдаль круглыми полубезумными глазами. Посмотрев на его растрепанный вид, маленький никс внезапно осознал, что Хольфа больше ничего не удерживает с ними. Феликсу почему-то казалось, что тот сопровождает их только из-за Аньи, которая имела над ним необъяснимую власть. Или это были лишь его, Феликса, домыслы? Может быть спросить Хольфа, зачем тот продолжает идти с ними?

Но расспросить старого никса Феликс так и не решился. Он испугался, что тот может быть просто еще не осознал этого, и если Феликс напомнит ему, то Хольф может и вправду покинуть их. Хотя, это казалось ему маловероятным. Хольф хоть и выглядел как буйный дикарь, все же был намного умнее большинства наемников, с которыми они путешествовали. Может быть он просто хочет набрать себе побольше драгоценностей? Из Каирнала этот варвар вынес целый мешок разного добра, который теперь служил ему подобием стула, на который тот облокотился спиной. Но иногда Феликс и вовсе не мог разгадать, что творилось у того в голове. Особенно это случалось в те моменты, когда Хольф ни с того ни с сего начинал громко хохотать, хотя никаких предпосылок к этому не было. Или начинал кривить рожи, надувая щеки, оттопыривая уши и высовывая язык, чем в начале путешествия изрядно пугал Милу. Но к этому моменту все уже привыкли к его странностям, и уже не обращали внимания на его необычное поведение. Вот и сейчас, проводив Феликса растерянным взглядом, он что-то пробурчал себе под нос, и удобней разместился на набитом всякими разностями мешке.

Еще несколько наемников, включая хромого Джако, сидели у выхода из расщелины и играли в кости, покуривая длинные трубки, набитые дорогим табаком. Наемники получали огромные гонорары, а поэтому могли позволить себе такие прелести жизни. Феликс с благодарностью принял от них немного травяного чая, который на этот раз был чуточку сдобрен алкоголем. Он отказался от игры и табака, так как видел, что Джако и остальные играют честно, полагаясь на удачу, а ведь весь смысл и азарт «костей» заключался в том, чтобы как можно незаметней мухлевать.

— Что это с песком такое случилось? — поинтересовался Феликс, зачерпывая в руки горсть ярких, как фосфор, песчинок. — Почему он так светится?

— А черт его знает, мы уж и не замечаем этого. — ответил один из наемников. — Тут ведь на каждом шагу чудеса, так что удивляться и не приходится. Но светится он только в этом месте, в пустыне этой. В других-то местах он тухнет, хоть что делай. А здесь вот… звезды наверное, или месяц насыщают светом. Тут ведь они другие, как видишь. Я про звезды.

— Тут гадай не гадай — все равно не выудишь правды. — вставил Джако. — Может и месяц, а может и солнце, а может и еще чего, кто эти чудеса разгадает. Разве что Господь и его светлые Владыки, но у них спросим уж как-нибудь потом. Главное, чтобы этот свет не вредил, а там уж пусть и светит, нам-то что от этого? Тут, кстати, уховертки ползают, так что поосторожней ноги ставь. Укусит такая, и считай, что помер. А если и не умрешь, то боль такая, что уж лучше бы и помереть, чтоб не чувствовать ее. Сапоги-то они не прокусят, а вот штанину — это запросто.

Феликс принял во внимание предупреждение Джако, и теперь внимательней смотрел туда, куда ступали его ноги. Время уже клонилось к рассвету, и он решил больше не ложиться