случиться невозможное — любовь. Настоящая любовь. Потому что от каждого из нас может остаться и тень, и слезинка, но, как ни дели на части любовь, она будет вся даже в ее крохотной частице. Выходит, что… ну Сакува… ну старый развратник…

Кай услышал шевеление за спиной, обернулся. Халана сидела с открытым ртом, старшина выпучил глаза, еще двое стражников старались не дышать, хотя вряд ли понимали хоть что-то.

— Если бы я не увидела тебя, я никогда бы не поняла, кто ты, — продолжала смеяться Варса. — Да, ты бледная тень любого из двенадцати. Даже бледная тень их бледных теней, которыми они являются сегодня, но ты не просто оживший комок праха, которому в срок предстоит отойти в бездну. Ты сын Сакува и Эшар. У тебя подлинные глаза Сакува, которыми он блистал еще в ту пору, когда Пустота не властвовала на этой пяди мира, и ты похож лицом на свою жестокую мать Эшар. Хитрую Эшар. Хладнокровную Эшар. Страшную и прекрасную Эшар, которая вынуждена была пустить в свое сердце любовь. Только не думай, что она это сделала ради тебя. Она все делает ради себя самой. Она хочет свободы. Хочет ее так, как никто.

— Я ничего не понимаю, — признался Кай.

— Каждый из нас может выбрать разное, — прошептала Варса. — Немногие выбирают то, что выбрала я, — жизнь обычного человека. Обычно я доживаю до шестидесяти, иногда восьмидесяти лет, хотя порой умираю так, как умру теперь, молодой. После этого я, как и все, попадаю в круг мучений. На пятнадцать лет. На пятнадцать лет, которые мне, как всегда, покажутся бесконечными. Все, что позволяет мне выживать в эти пятнадцать лет, так это сны. Мне снится, что я рождаюсь заново. Снится, что где-то в окрестностях Кеты появляется светловолосая девчонка, похожая на своих родителей, которая до пятнадцати лет не подозревает, кто она такая. А потом на нее накатывает. Накатывает знание, осознание того, кто она. Память о том, кем она была, и понимание того убожества, на которое она обречена отныне. И я не пойму, что мои сны были реальностью, а просто почувствую, что теперь я вот эта девочка. А эта девочка побежит в свою комнатку, свой уголок, зажмет лицо ладонями и будет или рыдать, или улыбаться. Ей — мне — покажется, что к ней — ко мне — вернулась память. Так всегда заканчивается очередной круг моих мучений. Так было раньше, и так будет впредь. Поэтому сегодняшний разговор мы сможем продолжить лет так через шестнадцать-семнадцать, не раньше. Я с этим смирилась. Поэтому и сегодняшняя смерть не пугает меня.

— И остальные из двенадцати… — начал Кай.

— По-разному. Кто-то просыпается раньше, кто-то позже. Но примерно все так, — ответила Варса. — Мы испробовали все. Умирать необязательно. Некоторые из них живут веками, не меняясь. Некоторые поддаются старости, но поддаются медленно. Но в итоге, рано или поздно, проходят через круг мучений, чтобы начать все сначала. Родиться обычным ребенком, не осознающим себя, а в пятнадцать лет захлебнуться ненавистью, злобой, болью, раскаянием, тем, чего в каждом из нас больше. В том, что каждый из нас копит в себе.

— Или любовью, — прошептал Кай.

— Возможно, — кивнула Варса. — Мы все разные. Эшар как-то сумела приручить своего сиуна. Оторвала его от Пустоты. Точнее, вернула его себе, может быть, даже сделала частью себя. Не в полной мере, конечно. Кажется, она научилась отнимать тела у людей. Вытеснять человеческий дух и заменять его своим. Она научилась избегать круга мучений. Но как она обманула Сакува, я не знаю. Я бы этого не сумела, да и не стала… Наверное, она все взвесила и решила, что ей нужен именно он. Поняла, что только он в состоянии по-настоящему влюбиться. Хотя есть еще и Неку, но думаю, что Эшар предпочла тьме, покою, сну, холоду — зрение и разум. А может быть, Неку как раз помог ей. С покоем и сном. Скорее всего, Эшар нашла зеленоглазого, подобрала девчонку в его вкусе и стала ею. Может быть, она стала ею не сразу, подождала, когда Сакува проникнется к ней страстью. Может быть, она сама добавила девчонке в кровь страсти. Она могла. А потом тихо, незаметно раствориться в этой страсти и в этой любви. Не знаю, как это было на самом деле. Но точно знаю, что она пыталась проделать это не один раз. Судя по тому, что ты передо мной, в конце концов ей это удалось. Ты — плод настоящей любви Сакува и Эшар. Все остальное не стоит разговоров!

— Но Сакува был и остается зрячим! — воскликнул Кай. — Неужели он не видел того, что должен был увидеть?

— Именно что должен, — кивнула Варса. — Но ты забываешь о главном. О любви. Любовь способна ослепить даже зрячего. И Эшар тоже. Если она хотела успеха своему замыслу, ей нужно было забыть о себе. Наверное, она нашла способ. Впрочем, женщине легче. Крылья, которые поднимают ее в небо, всегда принадлежат мужчине.

— Но зачем ей это было нужно? — впился пальцами в скамью Кай.

— Ей нужна была свобода, — прошептала Варса. — Так же, как нужна она каждому из нас. Точно так же, как она нужна птице, которая знает цвет настоящего неба, которая знает, что такое простор! Поверь мне, даже я, смирившаяся со своей участью, свила бы гнездо в клетке и отложила там не одно, а с десяток яиц, если бы имела хотя бы крупицу веры, что это позволит мне вырваться на свободу. Ты — ключ к этой свободе.

— Ты называешь клеткой Салпу? — спросил Кай. — Но от края до края Салпы не меньше четырех тысяч лиг!

— Это крохотная клетка, — покачала головой Варса. — Это неразличимая крапина на затылке вселенной.

— Но почему так вышло? — воскликнул Кай.

— У нас мало времени, — ответила Варса. — Спрашивай о важном. Они уже близко.

— Кто — они? — спросил Кай.

— Кто-то из двенадцати, — пожала плечами Варса. — Я чувствую их. Мы все чувствуем друг друга, хотя некоторые и умеют закрываться. Мы чувствуем тех, кто не умеет. И ты чувствуешь их. Мне подсказывает о них томление в груди, тебе — твоя жажда. Рыжий — это Агнис. Я не знаю, как его зовут в Ламене, да он и необязательно должен быть привязан к клану Огня — клану Агнис. Он весьма силен. Но он никогда не отличался большим умом, хотя уж конечно всегда был умнее любого из ламенцев. Но им кто-то руководит. И этот кто-то тоже из двенадцати. Конечно, если не предположить, что им руководит кто-то из