Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…Булькнул мобильник – пришла эсэмэска от дочери: «Получила. Сп-бо!»
«Пжлста», – ответил отец и поискал сочувствия в добрых глазах Ниночки.
«На бабушку Марфушу похожа…» – решил он и нажал кнопку селектора:
– Слушаю, Геннадий Павлович!
– Оль, я бы пожевал чего-нибудь…
– Ясненько. Чай или кофе?
– Чай. Зеленый.
Возле флигеля под цветущей яблоней сидел Вехов и сам с собой играл в дорожные шахматы. Крошечные черно-белые фигурки со штырьками в основании втыкались в отверстия на доске, и никакая тряска в пути не могла помешать партии. Очень удобно! Бледное лицо правдоискателя было озарено чистой шахматной мыслью. Рядом с ним на скамейке лежал газетный сверток, перетянутый шпагатом.
– Вы ко мне? – глуповато спросил журналист.
– К вам! – вскинулся книголюб.
– И давно ждете?
– С вечера.
– Не понял.
– Значит, все это – правда?
– Что – правда?
– Водка, баня, голые комсомолки и прочие номенклатурные радости. Дешево же покупаются золотые перья!
– Что за чушь! Я попал под ливень. Пришлось ночевать у знакомых…
В доказательство он развернул плечи, хрустнув затвердевшей замшевой курткой.
– Шучу, шутка юмора. – На лице Вехова появилась перевернутая улыбка. – Да и не важно. Сам ненавижу, когда лезут в личную жизнь. Ах, она совсем еще девочка! Ах, как вам не стыдно! Стыд – часть удовольствия. Но не в этом дело. Вчера нам так и не удалось поговорить. Геннадий Павлович, у вас, надеюсь, найдется для меня десять минут? Вы ведь по моему письму сюда приехали?
– Отчасти.
– И Болотина, конечно, сказала вам, что я ворую у нее книги?
– А вы не воруете?
– Нет. Честное благородное слово.
– И книги, значит, не пропадают?
– Пропадали. Но клуб «Гласность» к пропаже отношения не имеет.
– А вы лично?
– К сожалению, имею… – Вехов виновато вздохнул.
– Можно поподробнее?
– «А из зала мне кричат: “Давай подробности!”», – кивнул правдолюб. – В библиотеке отличный КОД…
– Какой кот? – не понял москвич.
– КОД. Фонд книг ограниченного доступа. Просто роскошный! До революции Тихославль славился своей публичкой. Благотворители денег не жалели, особенно купец Стожаров. Он еще и богадельню построил. Там теперь санэпидемстанция. Маркел Сысоев его лично расстрелял у Троицы. Был у нас такой чекист с горячей головой и холодными руками. Чуть что – за наган, как Нагульнов.
– Слышал.
– А-а, уже поведали… Библиотека у нас роскошная! При большевиках сюда книги телегами свозили из усадеб. Мужики-то себе в избы мебель тащили, ковры, посуду, картинки с голыми нимфами. Рояль могли упереть для форсу, а книги без надобности, разве на самокрутки. Странный у нас народ, не находите?
– Нахожу.
– Потом, когда по списку Крупской фонды чистили, вредные издания здесь почему-то не уничтожили, а в подвале сложили. Предрик у нас был чудной: храмы не взрывал, иконы не рубил, книги не жёг, людей из ГПУ вытаскивал, семенной хлеб крестьянам возвращал, если чоновцы лишнее отбирали…
– Это тот, который со Сталиным под Царицыном воевал?
– И это уже знаете? Профессионал! Да, тот, он и от Маркела город избавил. Пробился на прием к Сталину, вернулся, вызвал Сысоева в райком и при всех партбилет отобрал. А без партбилета долго тогда не жили, как без печени. Ну, не важно…
– А что же важно?
– Важно то, что у нас в Тихославле есть такие книжки, каких и в Ленинке не добудешь. Улавливаете?
– Нет, пока не улавливаю.
– Ладно, придется со всеми подробностями. У моего брата доступ к ксероксу. По работе. Не знаю, как у вас в Москве, а у нас эта штука еще в редкость. Я ему отдаю книги, а он, когда ночью дежурит, копирует. Брат ксерит, а я отвожу… Нет, сначала переплетаю. Люблю это дело. Переплести редкую книгу такое же удовольствие, как одеть красивую женщину…
– Да вы поэт! А книги, значит, из КОДа берете?
– Да. Понемногу. На одну ночь. Утром они уже на полке стоят.
– Для себя ксерите?
– Не совсем. Излишки сдаю народу. В Москве, на Кузнецком. Езжу в Первопрестольную пару раз в месяц.
– И хорошо идут?
– Неплохо. «Заратустру» недавно за пятнашку сдал. Ренан по десятке ушел. Арцыбашева хорошо берут, но особенно Каменского…
– Каменского? Странно. Его же в «Библиотеке поэта» недавно издали.
– Нет, не Василия, не футуриста, а Анатолия Каменского. Декадентская эротика. Наш ответ Мопассану и Ренье.
– Вы что заканчивали?
– Ромгерм. В Ярославле.
– А кем работаете?
– Дворником, разумеется. Очень удобно: утром метлой помахал – и весь день свободен. Служебную комнату дали. Там и переплетаю. А что еще нормальному человеку в этой стране делать, чтобы не замараться? Только и остается – книжки читать да девушек любить.
– Но ведь книги-то пропали?
– Накладка вышла. Брат пакет в автобусе забыл.
– Как – забыл?
– Просто. А как Достоевский «Бедных людей» у извозчика забыл?
– Ему, кажется, вернули?
– Верно. А Косте не вернули.
– Ну и повинитесь, заплатите штраф. Книги-то небось копейки по инвентаризации стоят?
– Не могу. Одного человечка сильно подставлю.
– …который вам эти книги выносит из фонда?
– Да. А Болотина и посадить может. Самодержица! Раздавит девчонку и не заметит.
– Какую девчонку?
Вехов вздохнул, нагнулся, поднял с дорожки камешек, шагнул к высокому библиотечному окну и привычно бросил в стекло. Вернувшись, он улыбнулся и по-ленински прокартавил:
– Конспир-рация, батенька. А вот объясните мне, Геннадий Павлович! Я вчера вас внимательно слушал, и вы показались мне человеком мыслящим…
– Спасибо.
– Не за что. Скажите, может быть, это все напрасно?
– Что именно?
– Ну, эти… перестройка, гласность, ускорение… больше социализма… вперед к Ленину… цивилизованные кооператоры…
– А вы разве не хотите, чтобы все изменилось?
– Это возможно?
– Думаю, возможно, если не отступим и не оступимся, – брякнул Скорятин и брезгливо поежился.
Он невольно воспользовался излюбленной фразочкой Исидора, который пользуется Мариной. Каламбур… Бриковщина какая-то!