для обсуждения под эгидой США общих интересов».

Из книги «Элита и план мирового управления» (1980).

Уже в годы перестройки приехал ковбой Дерек тройку покупать. Привез он рекомендации, от вдовы Старика-миротворца у него было поручительство, мы с ним сразу стали своими людьми. Приехал он в исторический момент, шла Московская встреча на высшем уровне. Чтобы придать событию еще больше значения, Дерек и говорит: «Вот бы вашего с нашим прокатить на моей тройке». Антон, кучер могучий, готов хоть сейчас: земля задрожит! А символики сколько! Сколько символики! Позвонил ковбой в свое посольство: «Есть богатая идея, Рейгана с Горбачевым прока…» То ли связь прервалась, то ли трубку повесили. «А что бы ты сказал, – Дерек меня спрашивает, – если бы узнал, что Горбачев вам назначен Трехсторонней Комиссией?» Комиссию учредил Дэвид Рокфеллер спустя десять лет после того, как в другой исторический момент, перед стартом «Приза мира», он задержал нас, возвращаясь после беседы с Хрущевым. Покупавший у нас тройку ковбой сослался на книгу, в которой будто бы так и сказано: «Назначен». Попросил я книгу мне прислать, что Дерек и сделал, но этот сборник статей о трехсторонности я уже знал, и также знал, что ни слова о Горбачеве там нет – книга вышла до его появления на международной арене. Но случившееся при Горбачеве было результатом политики, что подробно излагалась в книге. Возможно, перед Призом Мира упустил я случай из первоисточника услышать о той же политике, но уже должны были подавать на старт. Позднее я прочитал объяснение редактора-составителя книги:

«Говоря просто и прямо, проводники трехсторонней политики утверждают:

1) народы, правительства и экономика всех стран должны служить нуждам межнациональных банков и корпораций;

2) контроль над экономическими ресурсами дает силу в политике (разумеется, все добропорядочные граждане должны верить тому, чему их учили, а именно: политическое равенство существует в Западных демократиях наряду с тем, что там же существует экономическое неравенство);

3) руководители капиталистических демократий – таких государственных устройств, где экономический контроль и прибыль, а стало быть, и политическая власть, в руках у немногих – должны противиться установлению власти в самом деле народной. Короче говоря, трехсторонняя политика – это современная попытка правящих элит уметь осуществлять то и другое, совмещая подчиненность и равноправие как в своей стране, так и во всем мире»[299].

Но с какой стати покупавший лошадей ковбой спрашивал меня о том, о чем спрашивал – о назначении главы нашего государства? Тут у меня в памяти всплыло, буквально со дна сознания поднялось, что я что-то слышал от него, но не вслушался.

Обсуждая со мной общих знакомых, конников и ковбоев, Дерек рассказывал о себе, как начинал он свой путь на молочной ферме, занимался дойкой коров. «А сейчас, – сказал Дерек между прочим, – состою в госаппарате». Так и сказал: «Работаю на правительство».

То был всё тот же пророческий момент из «Вишневого сада»: вам говорят, а вы будто не понимаете. Дают вам знать, что имение ваше продается, а вы – про энциклопедический словарь. Вспомнил я своего дедушку, которому Чехов хождением туда-сюда помешал понять пророческую пьесу. Помешал писатель или же зритель понимать не хотел?

У Чехова сказано «точно не понимаете» – притворяетесь непонимающими? Надо испытать чеховский момент на себе, чтобы постичь, как создания творческого воображения обретают подтверждение в реальности. Тебе сообщают, что у тебя из-под ног почва уходит, а ты… что ты на это скажешь? Что?! Сказать, будто мне было не до того, на этот раз не могу, но вопрос состоявшего на государственной службе ковбоя оказался непосильным для моего сознания. В момент истины чувствовал я себя не в силах пошевелить мозгами. Словно персонаж классической пьесы, я перевел наш с ковбоем разговор на другую, нашу с ним общую тему – лошадей.

Теперь понимаю: разговор летом 1988 года с «работавшим на правительство» был прелюдией к неофициальному московскому визиту Трехсторонней Комиссии в январе следующего, 89-го, о чем оповестил борец за свободу высказываний, консультант английского консервативного правительства, потрясенный некогда смертью Сталина и раскаявшийся сталинист Владимир Буковский. Возможно, когда мы с ковбоем беседовали о лошадях, трехсторонники уже выбрали, кого назначить управителем нашей страной.

В результате, после подобия республиканского устройства, у нас установился принципат, единоличное правление, особенности которого на примере Октавиана Августа отметил Энгельс: «Материальной опорой правительства стало войско, которое больше походило уже на армию ландскнехтов, чем на старое римское крестьянское войско, а моральной опорой служило всеобщее убеждение, что из этого положения нет выхода, тот или другой император, но основанная на военном господстве императорская власть является неотвратимой необходимостью» (Маркс К., Энгельс Ф., Соч., т. 19, с. 310–311). Согласны?

«Вопли»

На излете

В рядах номенклатуры

«… Поодаль с видом сельским

Бродят Миша с Раей

И пророчески решают

Сложные вопросы»[300].

Стихотворение моего сокурсника Валентина Фатющенко называется «1954» – год спустя после ухода Сталина. Написаны стихи гораздо позднее, когда «Миша с Раей» претворили в жизнь полученные ими ответы на вопросы, пророческий смысл которых представить было немыслимо. Михаил Сергеевич и Раиса Максимовна являлись «Мишей с Раей» для тех, кто для меня были «Вальками» и «Сашками». Объединяла их Стромынка – общежитие в Сокольниках. Валька знал Мишу и Раю со студенческих лет, а Сашка Байгушев у них гулял на свадьбе. Учились мы в одно и то же время в одном и том же Университете – другого в Москве и не было. Когда же «сложные вопросы» были решены и пророчества осуществились, «Миша», с которым я не был знаком, тем не менее подписал мое назначение главным редактором нашего основного литературно-критического журнала «Вопросы литературы», в просторечии «Вопли». «Дачу тебе уже дали?» – спросил меня приятель. Нет, не успели, но всё же я, словно сквозь щелку приоткрывшейся двери, увидал, как управляется наше государство.

На себе испытал диархию – параллельное действие властного механизма, всемогущего, незримого и – неподотчетного. Велели мне прийти в Правление Союза писателей прочитать решение директивных инстанций о моём назначении. Пойти – через улицу перейти, но доработать и переработать, сделать и доделать, исправить и сдать, словом, начать и закончить нужно было столько, что я говорил себе «Успеется…». Отдавая служебные долги Институту, со дня на день я откладывал поход в Правление и – не прочитал магической бумаги. Директивный документ, согласно правилу неукоснительному и негласному, вернули в положенный срок туда, откуда документ