– Я жила всю жизнь у океана. Моя кожа научилась дышать, как делают это речные жабы. Меня с детства обучали подводному плаванию. И ещё учти, что океан солёный.

– Невозможно дышать кожей, – ответил Кипарис. – Земноводные дышать жабрами, а не кожей. Где же твои жабры? – Он обхватил её и впился в припухшие от недавних поцелуев губы.

– Земноводные да, а жабы дышат кожей, – Ландыш охватило безумное раскаяние за то, что нельзя было уже отменить. Как он посмел, а ещё маг… – Капа, повторного раза уже не будет. Забудь всё, что случилось. Забудь как сон, как случайное соскальзывание не туда. Почему ты меня не отпихнул?

Маг сказал ей, сочувственно глядя, как она дрожит, – А должен был? Сними платье. В тот раз же не стеснялась меня. Чего же теперь? – Он протягивал свою рубашку, оставшись голым до пояса. Пиджак всё того же василькового цвета валялся на траве. – А платье надо высушить.

– Меня муж зверски ругал за то, что я посмела купаться голышом на глазах чужого мужчины, – ответила она, снимая платье у него на глазах. После она натянула его рубашку. Она была длинная, ей до колен, так что вышло похожим на бесформенное платьице. Ландыш закрутила длинные рукава, – Как здорово! – она была благодарна ему за заботу, за дистанцию, поскольку он уловил её настрой и был уже безупречно стерилен в своём поведении.

– Как он узнал, что ты купалась нагишом, если его рядом не было? – ничуть не удивился маг, отчего-то зная, что любящий мужчина, если он не бревно, почует измену той, кто обитает не просто рядом, а и в доме его души.

– Я же ему всё рассказала.

– Зачем? – удивился он.

– Мы не имеем друг от друга тайн, – уверенно сказала Ландыш.

– Я в этом не уверен, – также уверенно сказал он, – ты не могла рассказать ему всего. Полуправда то же самое, что и ложь.

– Что ты хочешь этим сказать? Что мужчины всегда лгут женщинам?

– Не знаю, кто там лжёт, а кто честен, но… – Он замолчал.

– Продолжай, если начал, – потребовала она, садясь на густую и мягкую прибрежную траву. Он предусмотрительно расстелил ей свой пиджак, – Садись сюда. А то насекомые искусают как в тот раз.

Ландыш пересела на его пиджак. Он сел рядом. Они долго молчали и вместе смотрели на синюю рябь течения, убегающего в бесконечность. К горизонту.

– Продолжай, если начал, – опять потребовала Ландыш. – Что тебе известно про моего мужа?

– Ничего, кроме того, что он арендовал у меня тот самый этаж в столице, за который и платит мне деньги. Зачем? Ты же там с ним не живёшь?

– Почему ты решил, что тот, кто у тебя что-то там арендовал, мой муж?

– Я не решил. Я знаю. Она сказала, что её любит небесный странник. Она называет его волшебником. Говорит, что это он привёз её с родного континента сюда. Чтобы она заработала себе «много ню» для покупки домика. Так златолицые называют серебро. Я видел того, кто приходил к ней в моё столичное жильё. Я как-то сразу понял, что он и есть твой муж. И не потому, что он назвал тот самый пригород, где живёт сам, и где живёшь с ним ты. Я почуял по другой причине. Я уловил в нём твой отпечаток, твою информационную тень. Он смотрел так, будто знает меня. А видел впервые. «Как там ваша служба в Храме Ночной Звезды»? – спрашивает. – «Ночные звезды все в целости и сохранности от ваших неустанных молитв»? А сам смеётся, зубы скалит. Я ему отвечаю, «Мы звездам не молимся. Мы чтим своих предков и своего Создателя». А с неё, что и взять, с дуры златолицей. Ребёнка моего продала, как продаёт свои шёлковые тряпки. Ты думаешь, меня утешает мысль, что покупатель моя мать? Ничуть. А эта золотая и говорящая безделушка и не печалится, что ребёнка своего уже не увидит никогда.

– Какого ребёнка? – удивилась Ландыш.

– Моего и её ребёнка. Конечно, моя мать воспитает её лучше, чем эта бестолковая женщина, которую я любил. Может, и до сих пор люблю. И так во второй уже раз моя мать отбирает у моих женщин моих же детей, а после этого с моими возлюбленными всегда происходит что-то, после чего они перестают мне быть нужны. Одну замуж выдала, а она оказалась несчастной после этого, поскольку без любви жить невозможно. Другая опять стала шлюхой. А уж казалось, сколько сил я приложил, чтобы переделать её. Нет, старые привычки оказались слишком укоренёнными в ней. Она опять нашла себе очередного мужчину «для телесной радости», так она говорит, и самое странное, что оказалась на том самом этаже, где и жила со мною. Насмешка судьбы, как думаешь?

– Разве маги верят в судьбу? – спросила Ландыш, обдумывая рассказ Кипариса. Она знала, что на планете, кроме них нет больше никаких небесных пришельцев.

– Может, он был лысым? – зачем-то спросила она, теша себя слабой надеждой, что это Кук пристроил Лоту в столице после того, как Радослав упросил его отпустить женщину из своего имения. Радослав переживал за участь сестры той женщины, которая была женой Андрея на континенте златолицых. Ведь Радослав и не скрывал, что сам привёз Лоту в столицу белого континента. А Кипарис, мысля по накатанным шаблонам своего мира, не может и мысли допустить, что мужчина может помочь женщине бескорыстно. Конечно, он ревнует свою бывшую женщину к любому, кто оказался рядом.

– Не был он лысым. У него были густые и светлые волосы, а борода более тёмного цвета. Да и с чего бы мой отец Золототысячник будет опекать златолицую вышивальщицу шелков?

– С того. Что она больше года, не разгибаясь, вышивала ему его дурацкие рубашки и жилетки, всякие покрывала и шелковые панно. И прочую чепуху для домашнего украшательства. Кук стал тут настоящим старожилом. Он любит комфорт. Я не осуждаю. Я тоже люблю всё, что красиво. К тому же он и в саду её заставлял работать. На цветниках. Фрукты собирать и прочее. Хотя, как и заставлял, если и его жена и сын-подросток тоже работали, как и все прочие, с утра и до вечера. Кук не терпит бездельников. Моему мужу не нравилось, что Кук превратился в рабовладельца. Поэтому он увёз Лоту оттуда. А Кук мог из-за угрызений совести помочь Лоте какое-то время пожить тут. Ради отдыха или ради того, чтобы она наладила прежние связи со своими соплеменниками. Разве не понятно?

– Как же Лота могла попасть на континент бронзоволицых? –