Имя этого человека было сэр Фрэнсис Трокмортон.

– Попался, негодяй! – процедил Нед.

5

– Что бы вы ни задумали, не смейте его арестовывать, – велел Уолсингем.

Нед опешил.

– Но я полагал, что это и есть наша цель.

– Пошевелите мозгами, Нед! Не будет Трокмортона, так появится кто-то еще. Все мы стараемся, как можем, защищая королеву, но однажды кто-то из предателей непременно сумеет нас обмануть.

Нед всегда восхищался способностью Уолсингема мыслить на шаг, а то и на два вперед, но сейчас он отказывался понимать своего начальника.

– А что нам остается? Только сохранять бдительность.

– Давайте займемся вот чем: постараемся добыть доказательства того, что Мария Стюарт намеревается сместить королеву Елизавету с трона.

– Думаю, Елизавета согласится применить к Трокмортону пытки, учитывая, что он злоумышлял против короны, а Трокмортон во всем сознается. Но все будут говорить, что его признания недостоверны, ибо вырваны пытками.

– Вот именно. А нам нужны неопровержимые доказательства.

– Чтобы осудить Марию Стюарт?

– Точно.

Нед поневоле заинтересовался, но все равно не мог пока сообразить, что замыслил дьявольски изворотливый Уолсингем.

– И чего мы этим добьемся?

– Хотя бы того, что Мария перестанет пользоваться поддержкой англичан. Все, кроме наиболее ретивых католиков, отвернутся от той, кто хотел свергнуть горячо любимую королеву.

– Убийц это не остановит.

– Зато лишит их опоры среди наших недовольных. И развяжет руки нам. А мы попросим, чтобы условия содержания Марии в плену ужесточили.

Нед кивнул.

– Елизавета перестанет беспокоиться по поводу обвинений в жестокости к ее высокородной сестре. Но все же…

– Будет еще лучше, если мы докажем, что Мария намеревалась не просто свергнуть Елизавету, но и убить ее.

Тут Нед начал осознавать, в каком направлении мыслит Уолсингем, и поразился безжалостности сэра Фрэнсиса.

– Вы хотите приговорить Марию к смерти?

– Да.

По спине пробежал холодок. Казнить государя – разве это не преступление против законов людских и Божьих?

– По-моему, королева никогда не одобрит казнь Марии.

– Даже если мы докажем, что Мария замышляла ее убить?

– Не знаю, – признался Нед.

– Я тоже не знаю, – откликнулся Уолсингем.

6

Нед велел следить за Трокмортоном денно и нощно.

Афродита наверняка рассказала своему супругу о своем разговоре с Недом, а французский посланник или его помощники должны были предостеречь Трокмортона. Так что, размышлял Уиллард, Трокмортон теперь знает, что корона подозревает о переписке Марии Стюарт с французами. Впрочем, на основании того, что ему известно, предатель вполне может решить, что служба Уолсингема не ведает имени посредника, передающего почту.

Людей, следивших за Трокмортоном, меняли дважды в сутки, но все равно существовала опасность того, что он кого-то из них запомнит и узнает. Правда, пока все обходилось. Нед предположил, что Трокмортон непривычен к тайной деятельности и потому попросту не удосужился проверить, следят за ним или нет.

Алэн де Гиз из Парижа написал, что Пьер направил Марии Стюарт какое-то очень важное письмо. Это письмо Марии в замок попробует переправить именно Трокмортон. Если арестовать мерзавца с письмом Омана в руках, это будет прямым доказательством его вины.

Но Уолсингему требовалась голова не Трокмортона, а Марии. Поэтому Нед решил выждать и посмотреть, передадут ли Трокмортону ответ Марии. Если плененная королева согласится участвовать в заговоре, особенно если это ее согласие будет письменным, Марию тут же предадут суду.

Как-то в октябре, покуда Нед с нетерпением ожидал от Трокмортона хоть каких-то действий, на Ситинг-лейн явился придворный по имени Ральф Вентнор и сообщил, что королева желает немедленно видеть Уолсингема и Неда. Причину Вентнор не знал – или не пожелал открыть.

Надев плащи, они с Вентнором прогулялись до Тауэра, где ждала лодка: в королевский дворец предстояло плыть по реке.

Нед предавался мрачным раздумьям. Подобные срочные вызовы крайне редко сулили хорошие новости. Вдобавок Елизавета всегда отличалась капризностью. Выражаясь поэтически, голубое небо ее одобрения в любой миг могло заволочь черными тучами гнева – и наоборот.

В Уайтхолле Вентнор провел их через сторожевую, полную солдат, и приемную, где ожидали придворные, затем свернул в коридор, что вел к личным покоям королевы.

Елизавета восседала на резном, покрытом позолотой деревянном стуле. На ней было красно-белое платье с серебристой накидкой; в прорезях рукавов проглядывала алая тафта. Яркий наряд, который больше подошел бы женщине помоложе, не мог скрыть следов воздействия времени. Елизавете совсем недавно исполнилось пятьдесят, и ее лицо, несмотря на все примочки, мази и белила, было лицом пятидесятилетней женщины. Когда она говорила, становились видны неровные, потемневшие зубы, с дырками на местах выпавших.

В покоях присутствовал и граф Лестер. Он был ровесником королевы, но сегодня тоже оделся броско, словно богатый щеголь-юнец. Его камзол из светло-голубого шелка был расшит золотом, а кружева украшали ворот и манжеты сорочки. Неду наряд графа показался вычурным и дорогим до нелепости.

Лестер почему-то выглядел весьма довольным, и это расстроило Неда.

Похоже, граф заранее наслаждался триумфом над Уолсингемом.

Нед и Уолсингем поклонились и встали бок о бок.

Елизавета заговорила – голосом, студеным, как февральский ветер:

– В оксфордской таверне арестовали какого-то типа, который уверял, что направляется в Лондон убить королеву.

Вот дьявол, подумалось Неду. Одного все-таки упустили. На ум сразу пришли слова Уолсингема – мол, однажды кто-то, да проскользнет.

Граф Лестер прибавил, намеренно растягивая звуки, словно чтобы показать, как его забавляет этот случай:

– Арестованный имел при себе пистолет, называл королеву змеей и исчадием ада и твердил, что насадит ее голову на шест.

Нет чтобы самой это сказать, Лестеру доверила. Но почему-то несостоявшийся убийца не воспринимался серьезной угрозой. Если он трепал языком направо и налево, неудивительно, что его задержали еще в шестидесяти милях от местопребывания королевы.

– За что я вам плачу? – осведомилась Елизавета. – Разве не вы должны меня защищать от подобных людей?

Обвинение было несправедливым: она платила своей тайной службе всего семьсот пятьдесят фунтов в год. Этой суммы совершенно не хватало, и Уолсингему постоянно приходилось расходовать личные средства. Но кто сказал, что государи всегда справедливы?