– Кто этот человек? – спросил Уолсингем.

– Некто Джон Сомерфилд, – ответил Лестер.

Нед узнал имя: оно упоминалось в их списках.

– Мы знали о Сомерфилде, ваше величество. Католик из Уорикшира. Он безумен.

Граф Лестер язвительно хмыкнул.

– Значит, вы решили, что он не представляет опасности для ее величества, верно?

Нед покраснел.

– Это значит, милорд, что его вряд ли привлекли бы к серьезному заговору.

– Неужели?! Вы хотите сказать, что его пули неспособны никого убить?

– Нет, я лишь…

Лестер перебил Неда:

– Ваше величество, советую вам возложить обязанность охранять вашу драгоценную особу на кого-нибудь другого. – И прибавил масляным голосом: – Ведь это главнейшая обязанность и забота нашего королевства.

Граф умел льстить, и Елизавета, к сожалению, всегда ему внимала, падкая на похвалу.

Уолсингем, хранивший молчание, произнес:

– Я подвел вас, ваше величество. Я не распознал угрозу, кою олицетворял собою Сомерфилд. Не сомневаюсь, что в Англии достаточно людей, которые справятся с моей работой лучше меня. Прошу вас назначить на сей пост кого-либо из тех, кого вы сочтете заслуживающим доверия. Что до меня, я с радостью скину с плеч это бремя, которое влачил столь долго, и дам отдых натруженным рукам.

Разумеется, он вовсе не собирался подавать в отставку, но давно усвоил, как следует вести себя с королевой, когда та пребывала в ярости. Нед сообразил, что совершил глупость, затеяв спор. Если королева разгневана, все уверения в том, что беспокоиться не о чем, лишь распалят ее гнев пуще прежнего. Куда выгоднее разыграть смирение и самоуничижение.

– Мы с вами ровесники. – Елизавета фыркнула. Похоже, ее и вправду умиротворила покорность Уолсингема – или же ей вдруг пришло в голову, что в Англии, пожалуй, не найти людей, готовых трудиться столь же упорно и беззаветно, как трудился Уолсингем, и оберегать ее от всевозможных угроз, реальных и мнимых, от многочисленных убийц, душевнобольных и вполне здравомыслящих. Но она не собиралась отпускать Уолсингема с этим покаянием. – Что вы намерены делать, чтобы меня защитить?

– Ваше величество, мы подобрались вплотную к раскрытию хорошо продуманного заговора, состряпанного вашими врагами, причем совсем иного рода, нежели упомянутый Джон Сомерфилд. Эти люди не станут размахивать оружием и бахвалиться своими намерениями в тавернах. Они заручились содействием папы римского и короля Испании, о чем Сомерфилд, полагаю, не смел даже мечтать. Они решительны, располагают немалыми средствами и одержимы соблюдением тайны. Тем не менее я собираюсь арестовать их главаря в ближайшие несколько дней.

В качестве отпора язвительным нападкам графа Лестера это была великолепная речь, но Нед слегка огорчился. Как-то преждевременно хвастаться. Арест ведь заставит заговорщиков затаиться, но не заставит отступить, а доказательств причастности Марии Стюарт они так и не получат. Снова треклятые придворные дрязги!

– Кто эти люди? – справилась королева.

– Ваше величество, я опасаюсь называть их имена в открытую, дабы не вышло так, что их предупредят. – Тут Уолсингем многозначительно покосился на графа Лестера. – Без задней мысли, конечно.

Граф раскрыл было рот, чтобы разразиться негодующей тирадой, но Елизавета его опередила:

– Разумно. Мне не следовало спрашивать. Что ж, сэр Фрэнсис, можете нас покинуть и вернуться к своей работе.

– Благодарю, ваше величество. – Уолсингем поклонился.

7

Ролло Фицджеральд беспокоился насчет Фрэнсиса Трокмортона.

Этот человек ничуть не походил на тех, кто обучался в Английском коллеже. Те давали клятву подчинить свою жизнь нуждам и потребностям матери-церкви. Они понимали, что значит послушание и верность. Они покинули Англию, провели годы за учебой, дали обет – и вернулись домой, дабы заняться работой, к которой их готовили. Они сознавали, что рискуют жизнью: то и дело кого-то из них ловили и казнили подручные Уолсингема, но всякий раз смерть очередного выпускника отмечалась в коллеже как мученичество подвижника.

А Трокмортон ни в чем не клялся. Богатый молодой аристократ, он испытывал к католичеству нечто вроде нежного чувства, не более, и тратил жизнь на удовольствия, а не на служение Господу. О его мужестве и решимости оставалось лишь гадать. С него станется, быть может, пойти на попятную.

Даже если он не подведет, имелись и другие опасности. Насколько он скрытен? У него ведь совершенно нет опыта тайной деятельности. А вдруг он напьется и примется отпускать многозначительные намеки перед приятелями по поводу своего задания?

Еще Ролло беспокоился насчет Пег Брэдфорд. Элисон Маккей уверяла, что Пег сделает что угодно ради Марии Шотландской, но Элисон могла ошибаться – а Пег между тем способна всех выдать.

Но наибольшее беспокойство доставляла сама Мария Стюарт. Согласится ли она сотрудничать? Без нее весь заговор окажется пшиком.

Ладно, сказал себе Ролло, все по порядку. Первым делом Трокмортон.

Он предпочел бы не встречаться больше с этим щеголем, из соображений безопасности, однако подобной возможности у него не было. Ролло требовалось удостовериться, что все идет согласно плану. И потому он, с крайней неохотой, отправился к дому Трокмортона на пристани Святого Павла, вниз от собора – в сумерках, когда беглого взгляда уже недостаточно, чтобы рассмотреть лицо.

По стечению обстоятельств Трокмортон отсутствовал. Слуга сказал, что хозяин куда-то вышел. Ролло подумал, не уйти ли и не вернуться ли позднее, но ему не терпелось узнать, как обстоят дела, и он сказал слуге, что подождет.

Его провели в крохотную приемную, окно которой выходило на улицу. В задней стене виднелась толстая дверь. Она была приоткрыта, и в щель Ролло разглядел куда более просторную, уютную и богато обставленную комнату. Потянуло едким дымом – должно быть, слуга жег мусор во дворе.

Ролло принесли вина. Он сидел и, коротая время, размышлял о своих помощниках. Когда окончательно наладится связь между Пьером Оманом во Франции и Марией Стюарт в Шеффилде, следует, наверное, отправиться в поездку по Англии, выяснить, как обустроились на местах священники, обучавшиеся в Английском коллеже. От них или от их покровителей нужно забрать карты побережья и получить подтверждения того, что иноземных солдат встретят радушно. Время еще есть – вторжение назначили на весну следующего года, – однако несделанных дел в избытке.

Трокмортон явился домой к ночи. Ролло услышал, как слуга открыл дверь и сообщил:

– Вас дожидается некий господин, сэр. Он не стал называть своего имени.

Трокмортон явно обрадовался, увидев Ролло. Он вытащил из кармана куртки и победным жестом кинул на стол небольшой пакет.

– Письма для королевы Марии! – гордо произнес он. – Прямиком от французского посланника!