– Так какого черта вы хотите?

Робеспьер бросил на него беспомощный взгляд:

– Не знаю.

– Не пора ли над этим задуматься?

– Я не знаю, как поступить. Меня окружают люди, которые утверждают, что знают решения, но по большей части лишь умножают жертвы. У нас сейчас больше фракций, чем до изгнания Бриссо. Я пытаюсь развести их, не дать им уничтожить друг друга.

– Если вы захотите остановить казни, на кого вы можете рассчитывать в комитете?

– Я уверен в Робере Ленде и, вероятно, в Кутоне и Сент-Андре. Возможно, в Барере – никогда не знаешь, что у него на уме. – Робеспьер начал загибать пальцы. – Колло и Бийо-Варенн будут против любого смягчения.

– Господи, – задумчиво протянул Дантон. – Гражданин Бийо, здоровяк Бийо. Году в восемьдесят шестом – восемьдесят седьмом он захаживал ко мне в контору, и я поручал ему составлять черновики ходатайств, чтобы не дать бедняге умереть с голоду.

– Не сомневаюсь, он вам этого никогда не простит.

– А как насчет Эро? – спросил Дантон. – Вы забыли про Эро.

– Нет, не забыл. – Робеспьер отвел глаза. – Он больше не пользуется нашим доверием. Надеюсь, вы разорвете с ним отношения?

Бог с ним, подумал Дантон, Бог с ним.

– Сен-Жюст?

Робеспьер помедлил.

– Он решит, что это слабость.

– Вы не можете на него повлиять?

– Я попробую. Он достиг впечатляющих успехов в Страсбурге. Теперь он решит, что знает, куда идти. Что значат несколько жизней в Париже для того, кто побывал на поле битвы? Что до остальных, то их я уговорю.

– Избавьтесь от Колло и Бийо-Варенна.

– Невозможно. За ними стоят люди Эбера.

– Значит, избавьтесь от Эбера.

– И мы снова возвращаемся к политике террора. – Робеспьер поднял глаза. – Дантон, вы до сих пор не высказали свою позицию. У вас должно быть мнение по этому вопросу.

Дантон рассмеялся:

– Вы не были бы так в этом уверены, знай вы меня получше. Я повременю. Полагаю, вы тоже.

– Но вы сознаете, что, стоит вам появиться на публике, вас немедленно атакуют? Эбер намекнул, что ему кое-что известно о ваших бельгийских авантюрах. Боюсь, никто не поверил в вашу болезнь. Говорили, вы эмигрировали в Швейцарию, прихватив неправедно нажитые доходы.

– Тем более нам стоит держаться друг друга.

– Я готов защищать вас при любой возможности. Пусть Камиль что-нибудь напишет. Отвлечется от грустных мыслей. Я говорил ему держаться подальше от судов. Он очень чувствителен, не правда ли?

– Вы говорите так, словно вас это удивляет. Словно вы познакомились неделю назад.

– Меня всегда поражает сила его чувств. Камиль необуздан. Он как стихийное бедствие.

– Это может быть полезным качеством, а может раздражать.

– Как вы циничны, Дантон.

– Циничен? Может быть.

– Вы же не относитесь цинично к его привязанности?

– Напротив, я ценю ее. Я не упускаю возможностей.

– Мы давно заметили у вас эту черту.

– Что это за монаршье «мы»?

– Я имел в виду себя и Камиля.

– Так вы меня обсуждаете?

– Мы обсуждаем всех и вся. Впрочем, вам это известно. На свете нет никого ближе, чем мы с Камилем.

– Принимаю ваш упрек. Наши дружбы с Камилем особенные. Да все его дружбы были такие!

– Не понимаю, как они могли быть такими.

– Вы не желаете знать.

Робеспьер положил подбородок на руку.

– Вы правы. Ради сохранения дружбы с Камилем я на многое закрываю глаза. Так со всем в моей жизни. С утра до ночи я плачу: «Не говорите мне» или «Замети́те это под ковер, прежде чем я войду».

– Не думал, что вы так хорошо в себе разбираетесь.

– Знаю. Сам я не лицемер, но поощряю лицемерие в других.

– А что вам остается. Робеспьер не лжет, не жульничает и не ворует, не напивается и не блудит – сверх меры. Он не гедонист, не прохвост и никогда не нарушает обещаний. – Дантон усмехнулся. – Но какой прок от этих добродетелей? Люди не пытаются вам подражать. Вместо этого они предпочитают водить вас за нос.

– Они? – мягко отозвался Робеспьер. – Скажите лучше «мы», Дантон. – И улыбнулся.

Максимилиан Робеспьер, тайная записная книжка:

Фабр. Что вы сделаете?

Дантон. Я не дам вас унизить. Это отразилось бы на моем положении.

Фабр. Но каков ваш план – у вас есть план?

Дантон. Есть, но вам незачем болтать о нем по всему городу. Я хочу примириться с правым крылом Конвента. Робеспьер считает, нам следует объединиться, и он прав. Патриоты не должны изводить друг друга.

Фабр. Думаете, они простят вам отрезанные головы своих товарищей?

Дантон. Камиль запустит газетную кампанию с призывами к милосердию. Итогом должны стать мирные переговоры, более свободная экономика и возврат к конституционному правлению. Это большая программа, и ее невозможно осуществить в стране, которая разваливается на части, поэтому мы должны усилить комитет. Поддержать Робеспьера, избавиться от Колло, Бийо-Варенна и Сен-Жюста.

Фабр. Вы признаете, что ошибались? Прошлым летом вам не следовало отказываться от места в комитете.

Дантон. Да, мне следовало прислушаться к вашим словам. Что ж, сначала признать свои ошибки, потом их исправить. Все мы ошибались, считая Эбера бездарным писакой. Прежде чем мы осознали свою ошибку, он подгреб под себя министров и генералов, не говоря уже о толпе. Чтобы его сокрушить, потребуются смелость и удача.

Фабр. А затем мы остановим террор?

Дантон. Да, все слишком далеко зашло.

Фабр. Согласен. Мне не нравится, что Вадье дышит мне в затылок.

Дантон. А больше вас ничто не волнует?